Приют героев - Генри Лайон Олди

– Прошу оказать содействие.

Астрал дрогнул, связь оборвалась.

Анри обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Месроп был великим мастером: некролог в прошлом, умница-Кликуша тайком вплел в брань два-три вербальных «кренделя», и этого с лихвой хватило, чтобы тело вигиллы откликнулось болезненным тремором. Хотелось верить, что для пущего правдоподобия толстяк не вплел что-нибудь с отсроченным действием. Шлепнешься в обморок, местные насмерть залечат…

Гроссмейстер Эфраим глядел на вигиллу с сочувствием.

И – самое невероятное! – Наама Шавази тоже.

– Он всегда был грубияном, – отметила Сестра-Могильщица, и Анри не стала расспрашивать, откуда Наама знакома с председателем Тихого Трибунала. Небось, добро вместе творили. – И женоненавистником. Голубушка, что вы скажете про гостевой статус? Я имею в виду, для вас? Временно, пока гроза уляжется… Большие шишки обязательно договорятся, рано или поздно, а мы подтвердим, что все это время вы честно пытались выцарапать у нас блудного сударя Мускулюса. И не ваша вина, что мы свято блюли закон гостеприимства. Эфраимчик даст показания, я напишу объяснительную, стряпчий оформит надлежащим образом, поставит печать…

– Гонорар? – деловито поинтересовался Тэрц.

– Двойной. С премиальными и сверхурочными.

– Поставки судебной землицы? Эксклюзивно для меня?

– Что?!

– Эх, хозяюшка! Всем хороши, а только на всякого мудреца, сами понимаете… Когда судейский в заседание идет, ему в карманчик надо землицы сунуть – из свежей могилки, по которой чародей босиком ходил. И трижды отчитать: «Все вопросы в нашу пользу!» Тогда любой приговор у тебя в кармане! Так как насчет землицы?

– Сделаем, – заверила Сестра-Могильщица. – Сама лично босиком пройдусь. Или Эфраима пустим гулять. Потом хоть граблями гребите! – Она повернула прелестную головку к вигилле. – Честное слово, дорогуша, я к вам со всей душой. Вернетесь обратно во славе и силе. Еще благодарить меня будете.

Вот уж в чем-чем, а в этом Анри не сомневалась.

– Кстати, о гадалках… Вы по основному профилю кто? Пифия? Сивилла? Люминосернер?

– Мантисса. Факультет общей мантики с отличием.

– М. в. к.?

– Да.

– Тема диссертата?

– «Бронтологический анализ гроз в конце весеннего цикла».

– Квалификационный аттестат получили до службы в Трибунале?

– Ага… – неожиданно для самой себя Анри всхлипнула.

– Ну-ну, милочка! – огорчился гроссмейстер Эфраим, намотав на палец длинный локон. Пористый нос мага слегка покраснел, выдавая чувствительную душу, склонную к состраданию. – Зачем же так! Поверьте, вы еще увидите небо в алмазах! В вашем юном возрасте… Значит, говорите, мантисса?

Старец обменялся взглядами с красавицей-некроманткой.

– Как вы посмотрите, сударыня, если мы временно привлечем вас с коллегой Андреа к одному любопытнейшему проекту? В обмен на гарантии?

Он не сказал, какие именно это будут гарантии.Но Анри кивнула, не переспрашивая. Двусмысленный вопрос в сочетании с тремя кольцами седых волос на указательном пальце и горшком герани в углу – к быстрому разрешению хлопот. Если бы герань срывали, это намекало бы на скорую потерю девственности, а если бы поливали – сулило бы беспокойное воспитание взрослой дочери. Но, к счастью, цветы оставили в покое, переведя в разряд косвенных примет деловой удачи. Хвала Вечному Страннику. Будем надеяться, предложенный проект не включает в себя зачатие вигиллой-покойницей от лейб-вредителя в расцвете его профессиональных качеств.

А то с чурихского гросса станется.

* * *

Зубную боль пришлось долго уговаривать, прежде чем жестокая дама сменила гнев на милость. Однако, едва барон смежил веки, снаружи послышался стук – нет, грохот, отчаянный тарарам! – словно в ворота клиентеллы, раскачав бревно на цепях, ломилась целая армия доблестных захватчиков.

– Открывай! Быстро!

– Иду, иду…

– Скорее! Свежую лошадь мне!

– Никак невозможно, ваша милость. Все коняшки в разъезде. Последнюю для королевского гонца держу – ему утром в дорогу.

Голоса приблизились: видимо, шумного торопыгу пустили наконец во двор.

– Плачу! Вдвое!

– Да я б с радостью… нету коняшек-то…

– Втрое!

– Да хоть меня седлайте, ваша милость… я свезу, на карачках…

– Врешь, негодяй! Вон, под навесом!

Стойл в конюшне не хватило, и часть лошадей действительно оставили под навесом, благо ночи стояли еще теплые.

– Это не мои, ваша милость. Камбар-биз, Коний Бог свидетель – не мои!

– Эй, уроды! За воротами лайтесь! Ишь, повадились орать под окнами… честных людей будоражить…

Конрад узнал хриплое карканье Аглаи Вертенны.

На окрик старухи ни поздний скандалист, ни клиенталь не обратили внимания, препираясь на повышенных тонах. «Это они зря, – подумалось барону. – Не буди лихо, пока тихо…»

Как в воду глядел.

– …покупаю!

– …не продаю!..

– …а я покупаю!..

– …да хоть на колоде скачите, ваша…

– …вот эту кобылу! Живо!

– Эй, ты! Вьюнош облезлый со взором горящим! Да-да, я к тебе обращаюсь, остолоп. Тронешь нашу кобылку, удавлю. Закрой пасть и вали пешком. Уразумел?

Убедившись, что заснуть все равно не удастся, Конрад со вздохом выбрался из постели и выглянул в окно. На дворе царила глухая ночь. У навеса мерцал факел, а может быть, лампа, бросая тусклые отсветы. В них с трудом угадывались две смутные тени. Разглядеть, является ли приезжий «вьюношем», к тому же «облезлым» – или это просто фигура речи старой дамы? – не представлялось возможным.

– Мне необходима лошадь! Сию минуту! Я покупаю…

– Ты что, мамкой придавленный?! Покупает он, кочерга… на рынке он…

– Лошадь!!!

– А будешь на меня орать – горшком приласкаю. Вот, на подоконнике…

– Эй, сударыня! Не надо – горшком… там бегония, моя любимая…

– Некогда мне с вами… хозяин, вот деньги…

Бац!

– Ов-в-в… в-вал!.. Ни-и-и… б-бес!

– Заберет он… Разогнался. О, тут еще настурции… тяжелые какие…

– Сударыня! Оставьте настурции в покое!

Оценить меткость кривой глуховатой старухи, мечущей в темноте, словно катапульта, увесистые горшки, барон не успел. Из мрака надвинулся и вырос, став оглушительным, дробный топот копыт, за оградой мелькнуло рваное пламя, и в распахнутые ворота вломилась четверка всадников, разом осветив двор факелами.

– Вот он!