📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгДетская прозаОвидий в изгнании - Роман Шмараков

Овидий в изгнании - Роман Шмараков

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 111
Перейти на страницу:

Если вы дочитали мои показания до этого места, значит, меня уже нет, я приняла яд, который сейчас должен подействовать. Я вас очень люблю и надеюсь, что все у вас будет хорошо».

– Лялечка! – прокричала мать, вставая со скамейки.

«О Боже» – сам себе сказал Алексей и тоже свалился. В обморочном состоянии его освободили от стражи в зале суда. Когда Ляльку хоронили, сошелся весь город. О ее красоте в гробу говорили все. Алексей каждый день находился у нее на могиле. А когда настала весна, над ее могилой выросли белые лотосы.

Ивану Петровичу стало неудобно оттого, что он заглянул в душу человеку, который ему не собирался ее показывать, а заветный листок, сочащийся слезами людскими, вложил в тетрадь просто по рассеянности. Над судьбою бедной Ляльки ему тоже как-то взгрустнулось, и он подумал, что если б у таракана была такая сестра, он бы горя не знал в этом прекрасном, но яростном мире. Тут он вышел из оцепенения и, сделав над собой усилие, открыл еще одну тетрадь, увидел в ней фразу «Никто не задумывается, что твой член семьи может испытывать несчастье» и тут же ее захлопнул.

В этот момент пришел человек приветствовать от лица пединститута, и все на него обратились. Содержание приветствия было памятно Ивану Петровичу по прошлым годам, так что слушать он особенно не стал, но и проверять изложения тоже не продолжил, а просто носился мыслью невесть где и ни на что особенно ею не устремляясь. Когда приветствие кончилось, детей рассадили по аудиториям, ими занялись сосредоточенные преподаватели пединститута, а Ивана Петровича отправили ждать в комнату для сопровождающих. Делать ничего не требовалось, но и уйти было нельзя. От скуки он взялся фронтально знакомиться с «Купырем-травой», но вскоре подумал, что если бы к потраченным на нее пятидесяти рублям прибавить девятьсот сорок, можно было бы купить прекрасный альбом барочной живописи с рубенсовской Деянирой и помянутым давеча институтскими филологами кентавром Нессом на суперобложке. Рубенса он недолюбливал, считая его фламандским Чартковым, но к Деянире испытывал стыдливое сострадание как к жертве ограниченности прогностических функций. Потом он подумал еще, счел предыдущее соображение про девятьсот сорок рублей праздным и подумал теперь об альманахе окрестных прозаиков неприязненно, как о своей судьбе, которую он должен любить по финансовым основаниям. В альманахе он обнаружил вложенный красно-зеленый буклет под названием «Венок неизбежный: Ритуальная флористика для начинающих» и прочел также и его, для приятного знакомства, но желания быть ритуальным флористом в себе не увидел. Есть только хотелось, а больше ничего.

Добравшись наконец до дому после объявления результатов, он поставил варить сосиски, лег на диван и, слушая с него, как они кипят на кухне, не хотел себя заставлять идти к ним. Изложения с элементом он выложил на стол, они лежали там, как двадцать пять изнасилований, которые ему предстояло пережить. «Умереть бы», – с наслаждением подумал он. Но в нынешнем своем состоянии он на рай рассчитывать не мог, а в ад попасть не хотел и, более того, боялся. «Ну, тогда уехать. В Ходяки, например. Самое место». Наконец он добрался до сосисок, залил их горчицей и, ища вилку, вспоминал, как на днях сидел в предбаннике у директора. На подоконнике, глядя зубьями в шпингалет, лежала вилка. «Скажите, Оксана, – адресовался Иван Петрович к секретарше, – зачем вилка у вас там?» «Не знаю, – сказала она и по небольшом молчании прибавила: – Это, наверно, забыл кто-нибудь». В живописном сознании Ивана Петровича тотчас заклубилась картина, как кто-то приходит к директору с вилкой, а потом забывает ее на подоконнике. Вошла вторая секретарша. «Лидочка, будьте добры альтернативную версию, – обратился Иван Петрович, – из каких соображений вилка на подоконнике?» «Оксан, личные дела здесь были, где они?» – с упреком сказала Лида. «Не знаю, может, Сергей Михайлович взял». «Вилка? Не знаю, – сказала Лида. По аналогичном молчании она прибавила: – Это, наверно, сторож оставил». Клубящаяся в Иване Петровиче картина сменилась новой: как ночной сторож бродит по гулкому зданию, держа вилку наперевес потными руками, а когда в окнах забрезжит бледный рассвет, втыкает ее в кактус и идет спать.

– Это из Чехова что-то, – сказал он, глядя на свое дружеское отражение в чайнике. – Жениться надо, вот что.

Он лежал на диване, как бы читая Газданова, но при этом поглядывал на стол, где привольно располагалась стопка изложений. Наконец он не вытерпел, встал и прошел как бы мимо, гуляя, но исподтишка схватил одну тетрадь и развернул. В ней он прочел фразу «Мужики сбегались и били по луне своим инструментом» и тетрадь тут же бросил, вернулся обратно, но лежать с Газдановым уже не стал, а решил согреть себе чаю. Повертев в пальцах кусок рафинаду, он сказал ему белогвардейским голосом: «Компонента хочешь? Вот тебе компонент» и кинул его с удивительной меткостью через весь стол в стакан с чаем, где рафинад канул на горячее дно, неумолимо разрушаясь в процессе погружения. До дна не долетело ничего. Войдя со стаканом в комнату, как полновластный хозяин здешних мест, не скрывая своих намерений, но спокойно их демонстрируя, Иван Петрович прямо-таки взял еще одну тетрадь и увидел в ней: «Луна была в таком полном ракурсе, что они ничего не могли против нее сделать». По его лицу прошла протяжная судорога, и тетрадь он тихо положил. Быть в зависимости от луны наконец показалось ему оскорбительным. «Завтра», – решил он, и ему сделалось хорошо.

В этот момент в дверь позвонили.

Средний сантехник стоял на пороге. Иван Петрович, увидев его с некоторым удивлением, пустил в дом и сказал:

– Присаживайтесь. Сосиску будете?

Средний сантехник сосиску не стал, сел близ Газданова и вкратце изъяснил причину прихода.

– Василий Николаевич, – сказал, моргая, Иван Петрович, освещаемый сверху жесткой лампочкой, – боюсь, ничем не могу. Очень много дел. Олимпиады, компоненты. Завтра еще обсуждение. План-конспект урока, если угодно, могу сделать по вашему роману, а так – извините. Большая занятость.

– Ну, что ж, – сказал средний сантехник, – я понимаю. Но если передумаете, позвоните. Вот вам мой телефон.

– Он занят, – сказал средний сантехник, вернувшись домой. – У него компонент. Не может оторваться. Я выразил ему сочувствие от вашего лица.

Глава десятая,

где звучит уместная басня, на снегу алеют яблоки, а глина говорит гончару: «Не добро то, что сделал ты со мною»

– Подвести, что ли, еще разок промежуточные итоги, – сказал Генподрядчик, но не стал, чувствуя, что нет настроения. Плоское, с клоками льда море, того неприятного цвета, как когда старик пришел с претензией насчет вольной царицы, не вызывало потребности купаться. Табличка, воткнутая в расщепленную палку у линии прилива, сообщала, что это MARE INFERNUM, представляющее историческую ценность как памятник космогонической эпохи и охраняемое царством-государством; материально ответственный был тщательно замазан. Неровный берег пустовал в обе стороны; вглубь страны начинались деревянные грибы и зеленые кабины для раздевания, на металлических ножках, с надписями «WELCAM TO HEL», «Мы тут были, Тюха, Макс и Мухтар» и номерами контактных телефонов, а за линией кабин начиналась полоса черных качающихся деревьев. Генподрядчик поежился на сыром ветру и сказал: «Здесь тоже зима». Надо было открывать собирательскую деятельность. Он пошарил в кармане, наткнулся на кусок мела и написал на обратной стороне охранной таблички:

1 ... 73 74 75 76 77 78 79 80 81 ... 111
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?