Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Станислав Геннадьевич Малкин

При отдельных ротах грабежи прекратились. Однако к 1716 г. «парламент счел целесообразным выпустить акт о разоружении горцев, что в теории, несомненно, являлось мерой полезной и желанной; однако опыт обнаружил плохие последствия этих усилий: владельцы оружия, сражавшиеся за правительство, считая своим долгом исполнение закона, сдали оружие, в то время как беззаконные горцы, изрядно послужившие Претенденту, прекрасно сознавая непреодолимые [явная отсылка к тому, как в начале „Записки…“ отражены географические и культурные особенности Горного Края] трудности, встававшие перед правительством при реализации этого акта [о разоружении кланов]… сохранили пригодное оружие, выдав только украденное или испорченное», — «с ликвидацией отдельных рот в 1717 г. грабежи стали совершаться беспрепятственно и без малейшего страха»[778].

При этом лорд Ловэт избегает явного противоречия между «тиранической властью вождей» и тем, что именно ее он называет основным способом формирования отдельных рот из хайлендеров. Вручение патентов на их организацию вождям и феодальным властителям Горного Края означало бы поддержание и сохранение наследственной юрисдикции в Хайленде, что в корне противоречило представлениям легалистов о том, что такое для Соединенного Королевства «завершение Унии».

Автор мемориала, однако, указывает, что обстоятельства требуют немедленного решения, а потому роты из горцев и переназначение лорд-лейтенантов, также способных сдерживать враждебные Лондону силы в Горной Стране, — временные меры, необходимые здесь и сейчас. Позже, когда придет время, мир будет поддерживаться в крае иначе[779].

Между тем, учитывая, что текст мемориала сконструирован вождем Фрэзеров из связанных логической последовательностью особенностей Горного Края, логично предположить, что каждая из них содержит при этом собственную завершенную мысль, которые вместе образуют основную идею сочинения Саймона Фрэзера. Итак, автор только трижды упоминает в мемориале себя — как «лорда Ловэта»: рассуждая об уникальных возможностях вождей в наборе милиции из собственных клансменов, об отрицательных последствиях акта о разоружении кланов, а также призывая к иному распределению лорд-лейтенантств в графствах Горного Края.

Представляется, что именно эти упоминания определяют основную идею мемориала — неизбежную необходимость сотрудничества Короны с вождями и магнатами Горной Страны. На фоне неудачной попытки разоружить кланы выгоды британского присутствия в Горной Шотландии от совмещения в одних и тех же руках проверенных и надежных приверженцев новой династии власти и полномочий вождей кланов и лорд-лейтенантов графств в организации многочисленной и опытной милиции из собственных клансменов и арендаторов должны были показаться бесспорными и очевидными.

Особенно яркое выражение в мемориале именно этой идеи должно было помочь Саймону Фрэзеру стать лорд-лейтенантом в родном графстве Инвернесс (при этом возглавляя и одну из сформированных генералом Уэйдом отдельных рот). «Я не боюсь всех МакКензи на земле, хотя никто не помогал мне против них, кроме моих собственных Фрэзеров и приверженцев» — так лорд Ловэт отозвался о своей давней вражде с МакКензи из Фрэзердейла в письме к лорду-адвокату Шотландии в 1727 г. по поводу очередного конфликта со своими соседями[780]. Едва ли не важнейший в полувоенных условиях Горного Края пост в графстве и право открыто содержать вооруженный отряд в условиях всеобщего (пусть во многом формального) разоружения позволяли решить давний спор и способствовать политической карьере вождя, инструментом которой «Мемориал о положении в Горной Шотландии», видимо, и являлся.

Удивляя окружающих способностями к языкам и манерами, составившими бы честь своему обладателю и при дворе, и при этом позволяя себе грозить членам собственного клана «огнем и мечом» за неповиновение вождю, лорд Ловэт определенно принадлежал и культуре «Британской Шотландии», и еще не ставшей ее частью культуре Горной Страны — обеим пограничным культурам Северной Британии первой половины XVIII в.

Зная родной Горный Край и имея представление о принятых среди предполагаемых читателей в Соединенном Королевстве традициях, Саймон Фрэзер соединил восприятие в Лондоне края с реальной ситуацией в Горной Стране и, учитывая обе стороны медали, предложил такое видение «Хайлендской проблемы», при котором позиционировал себя как способного ее разрешить (надеясь предложить, в отличие от предыдущих сочинений подобного рода, решение, которое бы Лондон устроило[781]). Некоторый набор сведений о Горной Стране правительство, безусловно, имело (в том числе благодаря другим мемориалам и рапортам о положении в Горной Шотландии), а потому основу композиционного решения и риторических стратегий, нашедших отражение в мемориале Саймона Фрэзера, составили не только организация пространства ее текста в виде логической последовательности особенностей Горной Страны и равномерное распределение между ними главной идеи мемориала, но также выбор акцентов и их расстановка.

Эта формула общения с Лондоном — нюансирование и акцентуация при описании известного и свойственного ответственным чинам королевства набора образов и символов восприятия Горной Страны до того момента, пока ближе к концу XVIII в. «изобретенный» антиквариями Хайленд (новая версия социальной реальности края, не более близкая к действительности, чем принятая во времена лорда Ловэта) не начнет олицетворять собой культуру Шотландии в целом, — позволяет между тем выявить не только характерные стереотипы восприятия Лондоном самой беспокойной в то время из своих кельтских окраин, но и особенности формировавшейся британской политической культуры, нашедшей своеобразное отражение в мемориале вождя.

Между тем, поскольку в конечном итоге в качестве руководства к действию властями был принят все же рапорт генерала Уэйда, далее необходимо выявить риторические приемы и стратегии убеждения в собственной правоте, которые отличали рекомендации командующего по решению «Хайлендской проблемы».

В 1983 г. известный британский историк Эрик Хобсбаум предложил ученому сообществу довольно любопытную и практичную в исследовательском плане формулу интерпретации культурной истории — «изобретение традиции»[782]. Сборник статей с одноименным названием открывал материал не менее известного британского историка Хью Тревора-Рупера о принимаемом ныне многими исследователями «изобретении» Горной Шотландии во второй половине XVIII — первой половине XIX в. (в соответствии с политическими и социокультурными запросами британского общества)[783].

Между тем в действительности Тревор-Рупер обнаружил не факт «изобретения» Горного Края, но лишь один из этапов этого веками шедшего на Британских островах «изобретательного» процесса. То, что этот этап, действительно характерный для второй половины XVIII — первой половины XIX в., далеко не единственный, демонстрирует нарративная традиция описаний Хайленда в конце XVII — первой половине XVIII в. — первое «изобретение» Горной Шотландии в Соединенном (с 1707 г.) Королевстве до ее «изобретения» интеллектуальными героями изысканий X. Тревора-Рупера[784].

Такое конструирование Хайленда в письме комментаторов при этом носило персональный, а потому очень неоднозначный характер. Это обстоятельство приобретает особый смысл, если учесть, что «цивилизация» Горной Шотландии до подавления восстания якобитов 1745–1746 гг. на практике оказывалась скорее компромиссом противостоявших друг другу в Хайленде сторон, чем его действительным умиротворением. По-своему интерпретируя причины такого положения вещей, «шотландские» чины вольно или невольно знакомили Лондон не столько с реалиями Горной