Русская Америка. Слава и боль русской истории - Сергей Кремлев

Наконец, 2 декабря президент Соединённых Штатов Монро в торжественном послании Вашингтонскому конгрессу категорически установил принцип, сделавшийся впоследствии догматом для американцев и гласивший, что свободные правительства Нового Света отныне должны быть неприкосновенны для Европы…»

Так родилась та знаменитая «доктрина Монро» (тогда, впрочем, говорили о «послании Монро»), которая провозглашала, что территории в Западном полушарии не должны рассматриваться «в качестве объекта для будущей колонизации любой европейской державой».

На первый взгляд, Монро выступил на защиту лишь «южноамериканских братьев». Он даже подчеркнул: «Мы не вмешиваемся и никогда не будем вмешиваться в дела существующих колоний». Однако у «его» доктрины, составленной Джоном Куинси Адамсом (а может, даже и не им), было и второе (если — не первое) острие, направленное как в реальном масштабе времени, так и в перспективе на Русскую Америку. Ведь тезис «Америка для американцев» на самом деле означал «Америка для США»… (В дальней перспективе подразумевалось: «не только Америка для США»)…

Монро упорно говорил не просто о Южной Америке, а именно о «Западном полушарии». Конечно, в этом полушарии лежала и английская Канада, но этот факт Монро выводил за скобки — с Британией Каннинга он был заодно, а точнее — заодно с Америкой была Британия. Как резонно замечала в 2009 году курский историк Мария Филимонова, США не располагали тогда военной силой для подкрепления доктрины Монро, но их политически поддержала Англия. Лондон нажал на Францию Людовика XVIII и добился от Парижа обещания не помогать Испании в возвращении колоний, бросив на весы всю мощь флота «владычицы морей».

В то же время, как только известие о послании президента Монро от 2 декабря 1823 года пришло в Европу, британский министр иностранных дел Каннинг заявил, что оно направлено главным образом против России. Любопытно, что советская «История США» издания 1983 года под редакцией Н.Н. Болховитинова интерпретирует это заявление Каннинга как всего лишь попытку «возбудить недовольство Петербурга». В изложении академистов вроде Болховитинова получается, что когда Каннинг узнал о выдвижении Соединёнными Штатами «принципа неколонизации», он якобы «решительно отказался действовать совместно с американцами». Фактически Болховитинов преподносил советской читательской аудитории сознательно искажённое описание событий. В действительности же Каннинг тогда просто проговорился.

Собственно, та же Филимонова отмечает, что принципы доктрины Монро не были новыми и что ещё в 1787 году Гамильтон писал в знаменитом сборнике политических статей «Федералист»:

«Политически и географически мир можно разделить на четыре части, каждая из которых со своими интересами. К несчастью для трёх из них, Европа своим оружием или дипломатией, силой или обманом установила своё господство над всеми ними. Африка, Азия и Америка последовательно ощутили это господство… Слишком долго эти высокомерные претензии европейцев подкреплялись фактами. На нашу долю выпало защитить честь человеческого рода (! — С.К.) и научить умеренности этого зарвавшегося брата».

И это — при том, что если даже у Монро в 1823 году не было реальных сил подкрепить свои слова делом, то уж у Гамильтона в 1787 году их не было тем более! Откуда же такая спесь и самоуверенность?

Причём, как видим, тезис о том, что Европе лучше не лезть на американский континент, высказал впервые не Джон Куинси Адамс в 1821 году — как считается, а, пожалуй, Гамильтон. Хотя и он, возможно, высказал его в чуланах американской политики не первым.

В конце XVIII века опытнейший политикан и дипломат Шарль-Морис Талейран после вынужденного пребывания в Америке — во Франции он мог тогда и на гильотину угодить — прозорливо предупредил Старый Свет:

«На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днём. Она превратится в огромную силу, и придёт момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более лёгким в результате новых открытий, она пожелает сказать своё слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулёзного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придёт в Европу, мир и безопасность будут из неё надолго изгнаны».

И Талейран явно знал, о чём говорил. Он тогда, в эмиграции, и с Гамильтоном тесно общался. Вот и иронизируй тут над конспирологами.

Пожалуй, уже Гамильтон имел в виду не только Западную Европу, но и Россию. А уж свежие намёки Монро относительно Западного полушария были брошены явно по адресу России. Россия осваивала северо-западную часть американского континента, прибрежную островную зону и с 1812 года обосновывалась в Верхней Калифорнии, поставив там Форт-Росс.

Собственно, с России, с угроз Русской Америке Штаты и начинали ещё в 1821 году. Да и намного раньше американское поведение в этом регионе было однозначно антироссийским. История с испанскими колониями просто дала лишний повод лишний раз показать зубы… На первый взгляд — всей Европе, а на самом деле — России. Ведь ко времени появления послания Монро конгрессу русско-американские переговоры о статусе русских владений в Америке стояли, что называется, в текущей повестке дня.

В этих переговорах России вполне можно было быть жёсткой. Русский посланник в США барон Тейль-фан-Сероскеркен сообщал 9 декабря 1823 года: «Американская казна отнюдь не располагает денежными средствами, необходимыми для крупных вооружений. К тому же весьма сомнительно, чтобы правительству удалось добиться разрешения ввести для таких целей достаточно высокие налоги…»

Но, сами по себе в военном отношении ещё очень слабые, североамериканцы ощущали неизбывную поддержку своих подлинных, то есть закулисных «отцов-основателей», и поэтому вели себя не по видимой силе нагло. Монро вещал:

«Мы должны заявить, что будем смотреть на всякую их (членов Священного союза. — С.К.) попытку распространить свою политическую систему на какую-нибудь страну, лежащую в этом полушарии, как на угрозу нашему спокойствию и нашей безопасности… Если союзные державы пожелают провести свою политическую систему на том или другом из американских материков, то они не могут достигнуть своей цели, не угрожая нашему благосостоянию и нашему спокойствию…»

Попробуем рассуждать логически…

В 1823 году Соединённые Штаты «согласно, — как заявил Монро, — с принципами справедливости» выступили в защиту независимости испанских колоний в Америке Южной. (Чуть позднее Джон Куинси Адамс и Боливар даже затевали создать некий союз американских республик, собирали в 1826 году в Панаме на сей счет конгресс.) Но принцип (а особенно — «принцип справедливости» в его американской интерпретации) есть принцип. И «согласно» с ним Соединённые Штаты должны были быть готовыми завтра выступить в поддержку «независимости» уже русских колоний в Америке Северной. Монро ведь заявил об угрозе со стороны членов Священного союза «спокойствию» США «на том или другом из американских материков», а на североамериканском материке имел крупнейшие владения лишь один из ведущих членов Священного союза — Россия.