Одно короткое лето - Руслан Валерьевич Дружинин

от препятствий Навь стремительно мчалась вперёд, но при этом не забывала поглядывать по сторонам, словно волчица ведущая стаю на зимней охоте. От неё не укрылось появление впереди тёмных, покосившихся силуэтов. Анюта тут же остановилась и лучше всмотрелась в снежную пелену.

— Олежка, там машины! — крикнула девушка. Голос облачком пара унесло северным ветром. Ярчук заскулил, прижавшись плотнее к хозяйке. Анюта расстегнула куртку и позволила псу согреться в Тепле у человека. Холодало быстрее, чем можно было представить.

Машины. Тысячи машин остались на обледеневшей дороге. Сорок Зим назад люди всё так же рвались к предгорьям на востоке. Они цеплялись за слухи, будто где-то здесь есть убежища. Но конечно же ничего не нашли – все замёрзли в первые ночи великого мора. Тёплая одежда, горящие шины и надежда на лучшее не смогли согреть их в тех жестоких морозах. Теперь каждый остов был лишь могилой на опустевшем пути. Ржавые корпуса хранили истории о гибели целых семей.

— Не меньше тридцати градусов! — прошептал Олег, дуя на замёрзшие пальцы. На его ресницах заблестел иней, лицо закололо от крепчавшего холода. — Скорее, Анюта! Не стой, мы должны пройти ещё немного вперёд!

И они вновь побежали среди железа занесённого снегом. Олег старался уследить за оберегами на Анютином рюкзаке – нельзя было потерять друг друга в сильной метели. Память не могла ему врать: через километр-другой откроется съезд, за ним роща, а в ней будет вход в убежище – неприметный, невидимый для того, кто не знает. Но они доберутся, найдут люк и смогут войти. Иначе и быть не могло. Иначе их ждала смерть от мора.

Вдруг позади раздалось лошадиное ржание, а следом и громкий человеческий крик. Олег остановился — он сразу узнал этот голос! Надежда забилась в груди парня, словно хрупкая птица.

— Анюта, постой!

Девушка обернулась. Во взгляде Нави читались разочарование и страх…

Михаил чувствовал, что замерзает. Его последний час придёт ещё до самых лютых морозов. Холод наступал так быстро, что любой не нашедший Тепло умрёт этой ночью. Скиталец был слаб, тело измучено, а разум отказывался видеть реальность. Ему казалось, что позади мелькают странные тени, словно духи явились за ним, и теперь только ждали когда Михаил наконец сдастся. Теней было много, они шептались и шли по следам на снегу, но стоило лишь обернуться, как тут же растворялись за пеленой белой вьюги.

— Мороки и наважденье, — сказал себе путник. Прижав руки к груди, он хоть как-то пытался согреться.

— У них не одна душа. Они идут за тобой, но не тронут, — ответил голос Светланы, хотя муж не звал её в этот час. Она была где-то рядом, совсем близко. В его голове.

— Ты умерла. Много Зим назад тебя навеки не стало. Тебя убили, замучили! — жестокими фактами он пытался отогнать от себя галлюцинации. Михаилу нужно было заставить голос умолкнуть, но тот нарастал вместе с ветром.

— Ты не видел моего тела. Ты хотел спуститься под землю и умереть, пытаясь меня отыскать…

— Я не сделал этого только ради Олега! Мне пришлось оставить тебя на растерзание дикарям! Если бы спустился — меня бы убили. Как же тогда наш маленький сын смог бы выжить?! Я растил его и всю жизнь считал, что поступил правильно!

— Но в душе так не думал. Ты бросил меня, даже не узнав точно о гибели. Развернулся прочь от Навей норы и просто ушёл. И это чувство вины заставляет мой образ возвращаться каждый раз по ночам. Я под землёй и ты с наивностью веришь, что каким-то чудом жива. Спустя столько Зим ты хочешь найти меня, но только ради своей собственной боли! Ради своего стыда, что долгие годы терзает совесть…

— Я любил тебя!!!

От крика скитальца конь хрипло заржал и встал на дыбы. Он сбросил своего ослабевшего всадника и галопом умчался в снежную бурю. Михаил понял, что уже не в силах подняться с земли. Над ним склонился золотой образ из его лучшего лета. Дикую стужу пронзали копья летящего снега, но Светлана была в лёгком платье и в венке из полевых цветов. Такой, какой Михаил запомнил её в свои самые счастливые дни.

— Ты бросил меня, но я давно уж простила. Я понимаю тебя и не важно жива ли. Ты же знаешь: я тоже бы отдала всё ради сына. Восемнадцать Зим ты растил его. Восемнадцать Зим ты помнил обо мне, держал мою душу у сердца…

Сказалец жадно хватал стылый воздух и чувствовал, что последние капли тепла его покидают. Ему грезилось, как за плечами Светланы стоит черноглазая дева. Тёмные волосы хозяйки Зимы разметались по бирюзовому платью. Она тянула руки к замёрзшему человеку, желая подрезать его нить искривлённым серпом. И только образ Светланы не давал коснуться скитальца — последнее, что согревает.

— Я бы хотел услышать эти слова от тебя настоящей, мне за это жизни не жалко отдать. Но это лишь мои мысли, моя трусость, которой я сам себя наказал. Я боюсь подумать о том, что ты проклинала меня перед смертью. И поэтому уверяю себя, что ты всё мне простила…

Образ грустно молчал, а Михаил спешил продолжить признание.

— Я держусь за нашего сына лишь потому, что я трус! Я возвёл его жизнь в ранг священного долга перед тобой, потому что не спас, не решился дойти до конца. Я всегда говорил, будто всё было сделано ради Олежки. Но клянусь – и