Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома - Темби Лок

в свою фантазию: торговца за окном, продающего только что пойманную меч-рыбу, стейки по килограмму весом, свет позднего утра, проникающий через ставни нашей голой мраморной комнаты. В моей фантазии пространство было прохладным, но меня не обманешь. Я представляла нас на Сицилии в июле.

– Нам нужно вставать, – сказала бы я, думая о завтраке и его ритуале: капучино, булочках и пачкающихся чернилами газетах. – Саро, ты знаешь, как я не люблю полки с выпечкой, когда они пусты.

– Тебе нужно попросить того парня оставлять тебе что-нибудь, нет? – Саро всегда верил в дружбу с парнем в местной кофейне.

Я полежала еще немного в постели, вызывая все свои самые глубокие желания. Я представляла, как его тело поворачивается ко мне. Как он пахнет солью и землей, с оттенком кардамона. Мысли о завтраке отступили к бледным стенам, покрытым лепниной.

– Как ты это делаешь? – хотелось мне спросить у него.

– Делаю что? – сказал бы он.

– Заставляешь меня думать об ужине еще до того, как я выпила свой первый кофе за день?

– Amore, ты бы думала об ужине со мной или без меня. Я просто делаю твой ужин лучше.

Я бы засмеялась, а он бы поцеловал меня. Занятия любовью на Сицилии всегда были полны экстаза. Мне требовались секунды. Но вместо этого я вернула себя назад в реальность.

Когда занялось утро, настало время вставать и начинать свое третье лето, состоящее из сицилийских июльских утр в качестве вдовы Саро. Но мои мысли по-прежнему были заняты моим сном. Я осознавала лучше, чем когда-либо, что у меня не было секса вот уже почти три года. Во время моего очередного ежегодного посещения гинеколога она пошутила, что мои женские части могут атрофироваться. Этот разговор встревожил меня так сильно, что я даже поискала определение слову «целибат», все еще сидя в машине на парковке. Целибат подходил монахиням, бабушкам и женщинам, находящимся в коме. Разумеется, я была знакома с женщинами своего возраста, которые какое-то время жили, соблюдая целибат. Но они либо приходили в себя после тяжелого разрыва отношений, либо пытались излечиться от каких-то сексуальных пристрастий. По правде говоря, я чувствовала себя словно сорокалетняя девственница с двадцатилетним опытом. Одна из моих замужних подруг предложила мастурбацию. Я же сказала ей, что это все равно что предложить тому, кто хочет обед из пяти блюд, достать банку тушенки из запасов, отложенных на случай землетрясения. Конечно, это сработало бы в крайнем случае как способ, чтобы избежать катастрофы, но никоим образом не являлось заменой полноценному сбалансированному питанию. После того посещения врача я снова начала делать упражнения Кегеля, стоя в автомобильных пробках или когда я находилась возле плиты, на всякий случай, вдруг я снова решу пустить в ход свои «женские части».

Может быть, появление Саро во сне было его способом напомнить мне о той моей части, с которой я потеряла контакт в момент его смерти. Может быть, он предлагал мне снова открыться возможностям.

И пока я лежала дома у Нонны со спящей рядом Зоэлой, я знала, что за предыдущий год своей жизни провела хорошую работу, непрерывно пытаясь примириться с утратой, делая дрожащие шаги вперед. За два последних года моя дезориентированность уменьшилась, но грусть осталась прежней. И хотя сейчас я чувствовала себя более уверенно в этом мире, более спокойно принимала перемены, которые пришли вместе с потерей, моя жизнь все еще ощущалась деформированной во многих незнакомых местах. По-прежнему накатывали волны горя – у меня просто выросло умение управлять ими. Это были переосмысление и перестройка, которые давались нелегко. Раньше горе было равносильно тому, когда оказываешься захваченным подводным течением. Теперь же я чувствовала, что пробила себе путь к поверхности воды. Я могла видеть небо, но у меня не было ни энергии, ни желания плыть в новом направлении. Я только-только училась заново дышать.

Я знаю, что люди заново отстраивают свою жизнь после развода, потери работы, смерти, болезней. Нам уготовано переделывать наши жизни по меньшей мере один или два раза за все время нашего жизненного пути. Я пришла к принятию того, что реконфигурация кусочков моей жизни и как родителя-одиночки все еще горюющего ребенка, и как актрисы сорока с лишним лет, – это нечто, для чего требуется время. И как раз время давала мне Сицилия. Поэтому я оторвала ступни от кровати и поставила их на мраморный пол.

Дни простирались передо мной словно широкое поле. Я опустошила наши чемоданы, пока Зоэла спала сном ребенка, попавшего между часовыми поясами, языками и мирами. Затем я спустилась вниз, чтобы совместно с Нонной выпить первый эспрессо.

Я только теперь толком рассмотрела ее, впервые с того момента, как мы приехали накануне. Она держалась хорошо, была более радостной. Ее улыбка встретила меня как старого друга. Она поставила корзину с фруктами на стол и насыпала сахар прямо в moka caffettiera, пока я расставляла кофейные чашки.

Прежде чем мы успели начать разговор, Эмануэла просунула голову сквозь кружевные шторы, висевшие по обе стороны от открытой входной двери.

– Mi’ nora e tornata. – Моя невестка вернулась, – сказала Нонна, издав гортанный смех, который можно было услышать даже через два дома от нас. Слово «невестка» на сицилийском звучит как «nora» или «nura», что для меня созвучно с итальянским словом «onore», означающим «честь». Это давало мне неописуемое чувство тепла, словно я каким-то образом проявила к ней почтение.

Они с Эмануэлой пошептались какое-то время про статую Мадонны, расположенную на въезде в город. Из того, что я смогла понять, ее необходимо было почистить и украсить свежими цветами. Им казалось, что оставить ее стоящей среди поблекших после зимы пластиковых цветов будет проявлением неуважения.

– Но сначала позавтракайте. Я собираюсь за хлебом. Сколько буханок тебе взять?

– Две, которые длинные. – Нонна дала ей два евро, которые перед этим достала из тайничка под вазой с гвоздиками, что стояла рядом с фотографией Саро и его отца. На этом Эмануэла повернулась и исчезла почти так же быстро, как и появилась.

Мы с Нонной обсудили события наших жизней, которые произошли после того, как мы последний раз сидели вместе: ее кровяное давление, мой сад в Лос-Анджелесе, работу. Мы каждую неделю разговаривали по телефону, как и прежде, но перебирание новостей заново вживую делало их опять свежими и новыми. Я умоляла ее докладывать мне о каждой новой сплетне, развлекать меня рассказами о местных политиках, говорить о том, кто болен или сидит взаперти. Рассказывая мне о своем мире и слушая отрывки о моем, она