Плач домбры - Ахияр Хасанович Хакимов

И, как на грех, в час тяжких дум нет среди них Хабрау. Только они вышли из боя, сэсэн отправился искать Айсуака. Будь он здесь, звенела бы домбра и нашлись бы у него слова, что утешением легли бы на тоскливые души джигитов.

Таймас был ранен стрелой в ногу. Рану обернули паленой шкурой, перевязали, но боль не унялась. Старый батыр, морщась и стискивая зубы, то сунет ногу в стремя, то снова вытащит. Его боевой конь, за ночь отъевшийся и отдохнувший, только взяли путь в сторону своих кочевий, сразу заиграл мускулами груди и все норовил пуститься вскачь. Никак не поймет, что нельзя хозяину торопиться, должен идти вровень с поступью тех коней, которые несут на себе раненых.

Переваливая невысокие взгорья, спускаясь в низины и пересекая прорезанные вешними водами овражки, тянется к востоку грустный караван. Звякает порой железо, невольно застонет раненый, стукнет о камень копыто, и вновь ни единого звука.

Вот так медленно, безмолвно шел караван, как вдруг позади него возникли пять-шесть всадников. Вот они подъехали совсем близко, помаячили, вглядываясь в башкир, и поскакали прочь. Джигиты начали было стягиваться в кулак, но, увидев, что опасности нет, спокойно продолжили путь.

Впереди темнели очертания леса. «Доберемся туда и устроим отдых», — подумал Таймас. Велел ускорить шаг. Но еще больше, чем об отдыхе, думал он о безопасности. Войдут в лес, скроются от чужого глаза, и станет покойнее на душе у Таймаса.

До леса оставалось еще с версту, как сзади раздались громкие крики, пронзительный свист и дробный раскат копыт. Целое войско с двух сторон шло на обхват отряда Таймаса. Джигиты остановились и начали стягиваться к своему военачальнику.

У батыра было всего триста джигитов, которые могли еще держать оружие в руках, но и они, рассадив раненых товарищей по двое на каждого коня, сами еле брели от усталости. К тому же колчаны были пусты, все стрелы они истратили во вчерашнем сражении.

Это были ногаи. Почему они здесь? Откуда они появились? Таймас, конечно, не знал, что после вчерашней битвы ногайский эмир вместе с тремя тысячами своих оставшихся в живых разбойников бежал не к Итилю, а в башкирские степи.

Таймас подозвал двух джигитов, на чьих конях сидело только по одному раненому, велел ссадить их, а самим скакать без сна и отдыха к Богаре, сообщить, что ногаи вошли в башкирскую степь. Проводив гонцов долгим взглядом, повернулся к своему войску. Что делать? Бежать уже поздно, и сил, чтобы дать хороший бой на прощание, тоже мало. Бросить оружие и склонить голову перед врагом? И так смерть, и эдак погибель. Таймас махнул, чтобы опустили раненых на землю и садились на коней.

— Вот, братья, настал и наш черед, — сказал старый батыр. — Кто еще надеется остаться в живых, пусть воткнет саблю в землю и пешком идет к ногаям, может, и пощадят…

— Пустое толкуешь, Таймас-агай, — оборвал его один из воинов.

— Лучше смерть, чем ногаев молить! — зашумели вокруг.

— Да после вчерашнего хоть золотые горы им посули, о жалости не вспомнят.

— Приказывай, Таймас-батыр, — говорили джигиты, начиная горячить коней.

Те из раненых, кто еще мог стоять на ногах, с перевязанной ли рукой, с обмотанной ли окровавленным тряпьем головой и грудью, вытащили из ножен сабли и встали вокруг своих лежащих на траве товарищей.

Всадники разбились на два отряда и ринулись на врага, а раненые приглушенными голосами затянули боевую песню. Предсмертный речитатив летел над степью: «Черная туча закроет день, и, ночь озаряя, прорежет молния, ай-хай-хай! Скалы ломая, дробя, накатилась буря, ай-хай-хай! Прощай, родина моя, земля родимая!.. Не молния то блестит, не туча солнце закрыла, ай-хай-хай! Размахивая саблей, идет враг, стервятник-ворон крылом своим небо закрыл. Прощай, родина, прощай, любовь моя тонкостанная…»

Кровавый бой шел всего полчаса, воины Таймаса, уложив врагов, нашли свою смерть, и души их отлетели кречетами.

Из всех, кто сел на коня, в живых оставался только Таймас. Весь в крови, размахивая пудовой палицей, прокладывал он себе дорогу к раненым джигитам. До последнего своего вздоха будет он защищать их. С проломанными черепами, продавленной грудью один за. другим валились из седел ногаи, а батыру смерти все не было. С криками: «Не убивать! Взять Таймаса живым!» — с десяток врагов пустили коней вскачь, стягиваясь все туже вокруг него. Но он свалил еще троих, прежде чем шею его захлестнул аркан. Задохнувшийся, он вылетел из седла.

Нет, не суждено ему остаться лежать в степи, найти покой рядом со своими джигитами. Муки и унижения, кровавые пытки ждут старого батыра. После вчерашнего разгрома, после гибели Кутлыяра, и ко всему этому уже сегодня потеряв чуть не полтысячи своих головорезов, ногайский эмир был готов на неслыханное зверство. Брызжа слюной, не в силах выговорить ни слова, он лишь прошипел злобно и показал пальцем: всех раненых башкир изрубить в куски.

Таймаса-батыра, волочившего раненую ногу, с вывернутыми назад руками поставили перед ногайским эмиром: вот, дескать, ты хотел, чтобы взяли его живым, мы и взяли. Эмир впился в него взглядом и долго молчал, все глотал что-то и не мог проглотить.

— Ну, нашел чего искал? — наконец, сглотнув, сказал он.

— Все равно больше твоего найти не смог, — кивнул Таймас туда, где только что отшумел бой.

— Пес бешеный! Изменник! — В руках эмира сверкнула сабля и острием уперлась в горло батыра. — Где Аргын?

— Поехал к отцу.

— Врет! — сказал сотник, зять Байгильде. — Я сам всадил в него стрелу. А стрела отравленная…

— Повезло ему. Попадись ко мне — так легко бы не сдох… Скажи-ка, Таймас, много ли войска у Богары? Где, в каком месте оно стоит? — Эмир дважды прокрутил в ладони рукоять сабли. Кривое лезвие описало в воздухе круг и замерло. По синеватой стали потекла кровь. В спину батыра уперлись копья.

— Добром отвечай, а не то!.. — заорал сотник и поднял камчу.

Таймас молчал. «А не то?.. — усмехнулся он про себя. — А что ты можешь со мной сделать?» Не застонать, не выдать боли… Взглядом прошелся по телам воинов, которые и сейчас еще, в смерти своей, сжимали оружие в руках. Он стиснул зубы. Нет, ни звука не услышат они от него…

— Последний раз спрашиваю: где Богара? Ответишь — все четыре стороны тебе кибла, ступай куда хочешь.

Понимает старый батыр: не для того хочет вызнать этот разбойник расположение башкирского воинства, чтобы напасть, для этого нет у него сил. О том думает, как бы скрыться от глаз Богары, воровски прошмыгнуть мимо него. Чует ногайский эмир, что за каждым