📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгИсторическая проза"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони

"Шпионы Ватикана..." О трагическом пути священников-миссионеров. Воспоминания Пьетро Леони, обзор материалов следственных дел - Пьетро Леони

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 111
Перейти на страницу:

В этот момент один из охранников приблизился к будке и, увидев, что она заперта, приказал мне открыть дверь. Я подошел, не торопясь медленно достал ключ и, делая вид, что дверь плохо открывается, громко стал задавать охраннику вопросы. Я рассчитывал, что отец Иулий услышит незваного гостя и спрячет священную утварь. Охранник вошел и, увидев Иулия, грубо спросил, из какого он барака и что он здесь делает. Священник растерялся; я пришел ему на помощь, сказав, что приютил его на пару часов, чтобы дать ему возможность выспаться, так как у него в бараке очень шумно.

Охранник приказал моему гостю выйти вон и принялся обыскивать каморку: он приподнял тюфяк, пошарил под нарами, открыл тумбочку и, словно по подсказке, запустил руку за священный образ, висевший в углу. Кровь застыла у меня в жилах: там, в потайной проволочной стойке я прятал мешочек со Святыми Дарами; так мне было удобнее раздавать их тем, кто приходил ко мне рано утром. Не будь богослужения, о котором я говорил выше, я бы уже перепрятал мешочек в потайной ящик тумбочки, где держал Священное Писание и чашу: их-то как раз не нашли.

Когда я увидел в руках охранника свое Сокровище, я содрогнулся и просил охранника не трогать, пояснив, что речь идет о Пресвятой Евхаристии. Наступая на него и протягивая руку, чтобы забрать драгоценный мешочек, я умолял вернуть его мне и говорил, что сам покажу содержимое. Охранник отстранился и вынул из мешочка священный двойной пакетик. Понимая, что насилием я лишь подвергну опасности Евхаристию, я продолжал заклинать его быть внимательным, подставив с дрожью и вздохами, насколько мне позволяло тесное пространство, под пакетик левую руку. Охранник уверил меня, что ничего не случится, и действительно, посмотрев на содержимое пакетика, он положил его на тумбочку и ушел.

Однако этим не закончилось. Во второй половине дня пришел ко мне главный лагерный опер, капитан Гаврюшин, — этот мигом перешел от пустых разговоров к упрекам, угрозам и провокациям. Нападение началось с неуважительной шутки по отношению к Мадонне, на чей образ, висевший в углу, опер покосился. Подобные выражения, ответил я, недопустимы. Опер протянул руку к образу и снял его; может, он собирался опять добраться до Святых Даров, но те пребывали в тайнике. Вместе с образом Пресвятой Девы опер снял и распятие, спросив, не я ли его сделал. Узнав, что не я, он спросил, кто; я ответил, что сделали на другом лагпункте. Тогда он начал упрекать меня за священническую деятельность.

— Чем ты здесь занимаешься? — начал он.

— Занимаюсь охраной будки и чисткой дорог.

— Ты занимаешься религией. Ты превратил будку в церковь: ты тут служишь, тут исповедуешь и проповедуешь, — короче, тунеядцем был, тунеядцем и остался. Ишь какой! Я-то думал, здесь старый инвалид, а здесь паразит и мракобес; на нем пахать можно, а он только и делает, что бьет баклуши.

Я ответил, что работаю двадцать четыре часа в день, описал ему свою работу по лагерю. «И знайте, — заключил я, — что и сейчас, и всегда я работал больше любого из вас». — «Я вышвырну тебя отсюда и пошлю работать в шахту, — ответил опер. — А не прекратишь религиозную пропаганду — отправлю в БУР». Перепалка продолжалась: наконец опер вздумал оскорбить в моем лице всех священников. «Паразитом ты был на свободе, — повторил он, — паразитом остался и в лагере». Я не мог больше сдерживаться и ответил: «Время покажет, кто паразиты, мы или вы».

Тут опер выбежал из будки и вскоре вызвал меня к себе. Он заявил, что заключает меня на два месяца в БУР за нанесенное ему оскорбление. «Оскорбление нанес не я вам, — возразил я, — а вы мне. Вы оскорбили мою веру и мой сан».

— Я имею право оскорблять тебя, а ты нет.

— Вы специально пришли, чтобы вызвать меня на оскорбление. Это только предлог засадить меня в БУР. А истинная причина — мой священнический труд. Этот ваш приговор и показал, что вы и есть паразит, вам нужна человеческая кровь.

— Замолчи! Не то добавлю еще два месяца и прикажу надеть на тебя наручники и смирительную рубашку. Иди, передай будку и готовься к отправке.

У меня оставалось время спрятать самое дорогое. Спустя полтора часа надзиратель отвел меня в малую зону.

Снова в БУРе

После четырнадцати месяцев жизни, которую по сравнению с шумом и гамом бараков можно назвать отшельнической, трудно снова приспособиться к тесноте в БУРе; отсутствие тюфяка можно было стерпеть, но мучительны были наручники после первой ночи в холодной камере. Около девяти утра меня вызвали подписать постановление о наказании. Кабинет управления при штрафном изоляторе был полон охранников, собравшихся после поверки в бараках, один из них дал мне бумагу с постановлением. Сформулировано оно было так: «Леони Пьетро заключается на два месяца в БУР за оскорбление, которое он нанес капитану Гаврюшину, назвав его паразитом». Я отказался подписывать документ, сказав, что это капитан оскорбил меня.

— И посажен я в БУР, — добавил я, — не за то, что оскорбил капитана, а за то, что исполнял долг священника.

— Значит, отказываешься подписывать? Ну, так мы подпишем сами, — сказал караульный.

— А что он сделал? — спросил кто-то.

— Обозвал паразитом капитана Гаврюшина.

— Ну, да? Вот мразь.

— Принеси наручники.

— Как ты посмел оскорбить нашего офицера?!

— Он первый оскорбил меня. Меня и мою веру.

— Ты кто по национальности?

— Итальянец.

— Знаем мы веру итальянцев, — сказал кто-то с иронией.

У меня отобрали верхнюю одежду. Надзиратель обшарил карман моей куртки и вытащил четки, сделанные из черного хлеба; увидев у меня на шее обычный образок и костяной крестик, лагерную поделку, сорвал их: «Ага, божик! В печку его!» На меня надели наручники, сильно сжав запястья за спиной. И стали орать и ругаться, дали мне подзатыльник, толкнули, пнули, ударили кулаком. Один больно схватил меня за руки и поднял их, приказывая: «Ложись!» Я согнул колени, чтобы лечь на пол, но он рванул меня вверх, крича: «Что это ты? Помолиться вздумал?»

Я и вправду еле слышно молился: «Боже, прости их!» Кто-то спросил: «Что ты там шепчешь?» Другой, уловив слово «прости», произнес его вслух; тогда я повторил отчетливо: «Боже, прости их», — с ударением на «их». Меня снова стали бить: удар по затылку доконал меня, в глазах потемнело. Тут сержант приказал снять с меня наручники. Меня заперли минут на сорок в карцере, холодной камере с цементным полом: раздетый, я дрожал от холода и пережитого потрясения.

Наконец меня перевели в общую камеру. Мне вернули робу и бушлат, в его кармане лежали образок и четки. Я рассказал сокамерникам, что меня били. Они об этом не знали, так как я не кричал; а ведь, случалось, по всему изолятору раздавались душераздирающие крики или яростные проклятия избиваемых. Кроме пытки наручниками, была пытка смирительной рубашкой: эта еще ужаснее, учитывая связанные с ней издевательства. Один врач из зеков описал мне их: речь не только о том, чтобы укротить буйного, смирительной рубашкой мучают даже безобидного, притом еще и завязывают так, чтобы суставы и позвоночник были вывернуты и сдавлены.

1 ... 74 75 76 77 78 79 80 81 82 ... 111
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?