Гномон - Ник Харкуэй

Это неправильная мысль, даже более неуместная, чем заимствованные воспоминания Дианы Хантер. Впрочем, он ведь написал флажок «прекрасно». Это круто. Может, он написал и другие утилиты, которыми она пользуется.

Думая, насколько это было бы забавно и насколько типично для столь запутанного дела, она заворачивается в полотенце и возвращается в комнату. Остановившись у стола, вызывает список авторов кинесического анализатора Свидетеля. Совместный проект в постоянной разработке. В списке текущих проектных менеджеров Нейт видит его имя.

Теперь это уже не забавно.

Сукин сын.

Во время встречи он не говорил с ней и точно не был объектом дознания. Он все время говорил с алгоритмом, играл на нем, как на дешевой скрипке, а тот, в свою очередь, говорил ей то, что Смит приказал.

Более того, он использовал на ней алгоритм. Разыгрывал ее. Идеальное поведение, идеальные позы. Идеальная иллюзия сотрудничества. Если бы он слегка не переборщил — Нейт подозревает, что гордыня завела его слишком далеко, — и не попытался заставить ее полюбить его, восхищаться им, она бы, наверное, ничего не заметила.

Сукин сын.

Нейт твердым шагом направляется в гостиную и снова выводит на стену доску, добавляет имя Смита в список подозреваемых и понимает — слишком поздно, — что Дорожный траст тоже фигурирует в нарративах Дианы Хантер. Да она с ума сошла. Это последствия избиения или огромного потока и разнообразия информации? Либо оба фактора вместе — в этом суть? Спрятать лист среди деревьев? Или — что еще хуже, но менее интересно — он воспользовался кинесическим анализатором лишь для того, чтобы уложить ее в постель? Для этого он его и разработал?

Сукин сын.

Если Смит здесь замешан, если нарративы Дианы Хантер не просто камуфляж, но суть, послание в той же степени, что и носитель, нужно досмотреть как можно скорее. Нейт садится за стол и закрывает глаза, прижимает к синякам пульты, чтобы продолжить распаковывать запись допроса у себя в голове.

Переход мгновенный, даже немного вывернутый, будто она прыгнула в прохладную воду бассейна, чтобы остыть, а приземлилась на доску, горячую и сухую. Чувство неправильное, вкус неправильный. Неправильный. Неправильный, неправильный, неправильный. Хантер, но не Хантер, и сердце бьется слишком часто, а теперь она не может вырваться из сна, не может его прекратить.

Неправильно. Не может.

Неправильно.

* * *

— Что-то тут неправильно…

— Еще как, твою мать, может, она еще… черт!

— Все плохо…

— Диана? Вы меня слышите?

— Да не слышит она! Она же без сознания…

— Откуда ты знаешь, что она слышит? Бесполезный тупица…

Что за блядство тут происходит?

На стене напротив я вижу слова:

QUID IPSA ACTUALIS FORNICATIO GERITUR?[23]

Где я?

UBI SUM?[24]

QUAM EGO HUC?[25]

CUM EX HAC MENSA EXSURGAM, O MISERUM NOTHI, TIBI FACIAMQUE NOVUM ANUM. ADHUC NOVACULA MEAM PORTO.[26]

Латынь? Откуда здесь латынь, да еще с такими ошибками? Техникам это тоже не нравится, совсем не нравится. Мой мозг выключается. Наверное, вкачали мне слишком большую дозу, хотя, может, это просто помехи у меня в мозгу или инсульт. Я хочу им сказать, что никакой это не инсульт, У меня в голове — джинн, проклятый невозможный монстр, который убил Сципиона, сожрал его.

Все плохо, да?

У меня такое чувство, что открываются новые горизонты. Конечно, насколько мы знаем, никто до сих пор не умирал в машине, хотя, вероятно, это вранье, потому что у них на этот случай есть инструкция. Появляется реанимационная тележка. Будто открылась волшебная дверь, и все жившие когда-либо врачи бросились меня спасать.

Кажется, я думаю двумя параллельными потоками. Все происходит дважды. Со мной и с ней. На экране старого черно-белого телевизора я вижу Ричарда Фейнмана. Он рассказывает о том, как мы считаем про себя. Вы видите числа или слышите их? Но в то же время я вижу, как джинн, Гномон, выбирается из стен Чертога Исиды, как краб из норы…

SCIO TE, SPIRITUM. SCIO TE, DE MILLE OCULOS. SCIO TE.[27]

Воет сирена. Бегут доктора. Вот было бы здорово, если бы они так же заботились о моем разуме, как заботятся о теле. Но увы. Я в последнее время довольно много об этом думала и пришла к выводу, что врач, который берется лечить жертву пыток, но не выступает против них, — говнюк. Более того, у него нет ни интеллектуальной, ни профессиональной совести. Лишь фундаментальное право человека, и это право на личную безопасность, физическую или умственную. Остальное зависит от уровня общества, в котором ты существуешь, — пища, жилье, доступ к широкополосному интернету: это вторично. Всего одно право неоспоримо — если ты, конечно, признаёшь хоть какие-то права — то, что проводит нерушимую границу по кожному покрову и гласит, что это все внутри — дело самого человека и ничье больше. Право не свидетельствовать в суде против себя, право на жизнь, право на свободу от рабства, свобода совести и вероисповедания, свобода слова и право не быть жертвой пыток — все это лишь подпункты следующего простого утверждения: я — это я, и я — не ваша. Если ты вообще веришь в права, не можешь этого отрицать. Это первично. Без этого права других просто не существует.

Вот почему доктора, которые пытаются спасти мне жизнь, — трусливые, лицемерные говнюки, и я покажу, насколько их ненавижу, если представится возможность.

Что, удивлены? Какая-то я злобная, да? Перегибаю палку? Может, мне выбирать выражения? Просто обнимемся и забудем обиды. Вероятно, мне нужно лишь внятно объяснить свою позицию и рассказать им, каково это — быть мной.

Ага, это я уже слышала, и не раз.

Попробуйте полежать под препаратами на столе, пока команда техников лезет в мозги железными щупами, чтобы высосать оттуда мечты и грезы, а если там найдут нечто, что им не понравится, исправят и улучшат, чтобы ты стала свободной — и такой же, как они. Попробуйте быть мной.