Наш дом - Луиза Кэндлиш

– Отлично.

Наконец они уходят. Фия забирает дорожную сумку, Мерль – пакет с телефонами Тоби. Туман почти рассеялся; и все же утренняя дымка поддерживает их, мягко обволакивает и провожает до Тринити-авеню. По дороге Мерль вполголоса прорабатывает детали.

– Кто-нибудь из соседей видел вас вместе?

– Вряд ли. Я и сама-то почти никого не видела. Когда он приходил, я впускала через домофон, а выходил он самостоятельно. Вряд ли кто-то знал, что он ходит именно ко мне, а не к Браму.

– Отлично. А ведь вчера он обмолвился, что уже был на квартире! Его впустил сосед, и он еще барабанил в дверь, помнишь? Наверное, и там вел себя агрессивно, звал Брама по имени – соседи могли запомнить.

Они почти у дома Мерль, проходят мимо ее… дома Воэнов; боковое зрение фиксирует лишь темные окна, никакого движения.

Фия вдруг останавливается и хватает Мерль за руку:

– Воэны! Они его видели!

– Не задерживайся. Да, видели, но ведь он искал Брама, а не тебя. Помнишь, Дэвид ему ответил: встань в очередь. Тут я подошла и пригласила его войти. Так что у Воэнов нет никакого повода подозревать связь с тобой. Теоретически они могли видеть, как ты выходишь с ним, хотя вряд ли, ведь они засели на кухне. В любом случае, мы будем все отрицать.

Вскоре Мерль берет ключи от машины, а Фия посылает эсэмэску Тине, и вот они уже идут по направлению к Уиндэм-Гарденс, где припаркован «рендж-ровер» Мерль.

– Так, повтори еще раз: каков дальнейший план?

Фия послушно перечисляет:

– Ты позвонишь мне в четыре и предложишь сходить на квартиру и посмотреть, оставил ли Брам какие-нибудь документы на дом или хотя бы зацепки, которые можно будет использовать в понедельник у адвоката. Вместе мы обнаруживаем тело, вызываем полицию и говорим, что видели его вчера на Тринити-авеню, он искал Брама. Мы заглянули в бумажник, пытались выяснить, как его зовут.

– Отлично. Они заметят вино, проверят телефон Брама и свяжут все это с кражей дома.

Дымка рассеялась мелким дождем, «дворники» скользят по стеклу.

– А как я объясню, куда исчез человек, с которым я встречалась?

Мерль бросает взгляд в зеркало заднего обзора.

– Очень просто: растворился в голубой дали сразу, как узнал, что ты потеряла дом. Его интересовали только твои деньги.

– Он вообще мог быть женат: никогда не приглашал к себе, не говорил своего адреса. Моя сестра подозревала его с самого начала.

– Вот именно! Ты, конечно, будешь рада, если полиция его найдет, но, честно говоря, тебе сейчас не до него: твой бывший муж только что убил кого-то и украл твой дом.

Чем больше они вдаются в детали, тем оптимистичнее выглядит план. В нем есть логика, есть стержень.

И тут Фия вспоминает…

– Элисон!

– Что с ней?

– Она его видела в тот вечер, когда мы познакомились баре в «Ля Моэт».

«Я смотрю, вкус у тебя не меняется…»

– Элисон ничего не скажет. Ее и спрашивать-то не будут, скорее всего. Когда это было?

– В сентябре.

В самом начале новой эры…

– У-у, сто лет назад. Она выпила, в баре было темно, куча народу… Ничего страшного. А если и дойдет до дела, Элисон не станет давать показания против лучшей подруги. Я бы точно не стала.

В который раз они попадают на красный свет. Двигатель включается и выключается. Стоп – старт, стоп – старт. Вопрос – ответ, вопрос – ответ.

Фия вжимается в сиденье, мечтая превратиться в невидимку, о которой знает лишь женщина, сидящая рядом.

– Мерль, ты и правда все сделаешь?

Красный свет. Двигатель выключается.

– Правда.

– Почему?

– Да ладно тебе, Фия, ты прекрасно знаешь, почему. – Мерль криво улыбается. – Я и не надеялась, что ты когда-нибудь заговоришь со мной и уж никак не ожидала, что выйдет вот так…

Желтый свет. Запускается двигатель.

Фия знает, почему.

14 января 2017 г., суббота

Лондон, 08:00

Не так просто жить в тесном контакте с подругой и соседкой, которая предала тебя в самом важном. Импульсивное желание наказать вскоре утихло, однако его заменила более гнетущая эмоция: ощущение двойной утраты. Брам и Мерль. И оттого, что жизнь в Элдер-Райз подчинялась родоплеменным устоям, было еще больнее: ведь теперь «племя» подразделялось на тех, кто знает, тех, кто не знает, и тех, о ком остается только гадать.

Особенно болезненным испытанием оказался Кент. Фия много раз порывалась отказаться от поездки, но в итоге решила не расстраивать Лео с Гарри, а также остальных детей – у них ведь свое «племя». Пережив этот опыт (и даже отчасти получив удовольствие, если быть честной), она по-новому оценила важность социальной жизни, самопожертвования ради нее. Наибольшее счастье для наибольшего числа индивидуумов[7] и все в таком духе.

Через несколько дней после истории с игровым домиком прибыло извинение, написанное от руки, украдкой брошенное в отверстие для писем.

– Мам, тут тебе открытка, – объявил Гарри, – хотя у тебя сегодня не день рождения!

– Люди посылают открытки по разным поводам.

Фия прочла послание всего один раз, прежде чем уничтожить, так что помнит лишь отдельные фрагменты:

«Безумно, подло, низко…

Никогда себе не прощу…

Мы могли бы соблюдать приличия ради детей?..

Я готова на все, чтобы отплатить…»

В сознании укрепилось слово «отплатить» – как будто Фия одолжила ей какую-то вещь. Нет, еще лучше – выдала разрешение переспать с ее мужем. В любой удобный вечер, дорогая, в любом удобном месте, а я постараюсь не мешать.

Забавно – именно так мог бы представить этот эпизод Брам: уж он-то – признанный мастер по части «перевода стрелок».

Только не Мерль – сильная, энергичная, решительная жена и мать с Тринити-авеню.

Что угодно, написала она, я все сделаю.

* * *

Лишь после того, как Мерль останавливается на полпути, чтобы избавиться от телефонов, Фия задает вопрос во второй раз.

Они стоят на парковке в Кристал-Палас. Мерль вернулась с озера с пустыми руками, и тут Фие приходит в голову, что она может больше никогда не увидеть сообщницу – по крайней мере, до тех пор, пока они не встретятся в суде (на скамье подсудимых и на свидетельской трибуне соответственно).