Керченская катастрофа 1942 - Всеволод Абрамов

А газ немцы пускали регулярно с немецкой пунктуальностью в одно и то же время три раза в сутки: мы называли завтрак, обед и ужин. Так длилось до 1 июня, а потом пускали по два раза, потом по разу, а потом, наверное, числу к 5-му совсем прекратили. Каменоломня затаивалась, словно сплошь вымершая, но стоило только фрицу мельком показаться у не-заваленного выхода, как он тут же падал сраженный. И еще в другом случае каменоломня ощетинивалась, извергая из темноты подземелья фонтаны ружейного и автоматного огня. Подлости немецкой нет границ — они пошли на другую провокацию: к выходам пригнали пленных и заставили кричать, что им в плену хорошо, чтобы мы не боялись и выходили наружу, нас ожидает наверху чуть ли не райская жизнь. А мы, стреляя, кричали, что это у них, наверное, от хорошей жизни и холодной воды такие слабые и дрожащие голоса. Был случаи, когда один пленный вскочил в каменоломню крича: "Братцы, не верьте! Не выходите!" Но тут же был срезан автоматной очередью. После этого немцы завалили оставшиеся выходы. Подземный гарнизон был блокирован. От Царева Кургана, над бровкой карьера, между селом и выходами и до церкви каменоломня в 2 кола была окружена колючей проволокой с огневыми точками, так метров через 50, а ночью вокруг проволоки выставлялись дополнительные посты. Карьер был минирован, особенно насыпь узкоколейки.

После строительства газоубежища нас разбили на батальоны: 1, 2, 3-й. Мы оставались в 1-м батальоне и располагались у штаба обороны. У нас же был и продуктовый склад. 2-й батальон был за нами. Там рыли колодец и находился склад боеприпасов. Мы туда ходили на дежурства по его охране и всегда приносили немного пушечного сала для каганца. Так что свет у нас всегда был, и "фрица бить" вшей обычно собирались на наших нарах.

3-й батальон находился в районе колодцев (в сторону церкви). Там была кухня. И там же, у нас тайком поговаривали, делается подземный подход под одним из колодцев для водоснабжения подземного гарнизона. Пока шло рытье колодца, по всей каменоломне был объявлен аврал: надо было убрать трупы, похоронить их в каменоломнях и навести армейский порядок. Когда начали хоронить первые трупы, мы поняли, что у нас ничего не получится: ракушечник был крепкий, и с помощью наших инструментов вырыть несколько братских могил просто не в наших силах. Надо было придумать что-то другое. Заметили, что прошло уже почти две недели, а трупы не разлагаются и не издают неприятного запаха. Решили тогда поглубже в каменоломне выбрать место и там погибших складывать один на другого штабелем, а когда освободимся, то перехоронить их. Место для кладбища выбрали в глубине каменоломни между 1 и 2-м батальонами и складывали там умерших до последнего дня. Когда убрали задохнувшихся, каменоломню подмели и к этому вопросу больше не возвращались.

Кроме перечисленных работ у нас были другие работы, о выполнении которых не все знали. Так 3-й батальон, как я сказал, делал подходы под один из колодцев. 2-й батальон в нескольких местах по старым заваленным выходам разбирал обвалы, чтобы дать возможность дыму из кухни 3-го батальона выходить из каменоломни, а одну из этих лазеек вскорости использовали во время вылазки для выхода на поверхность. Наш взвод 1-го батальона работал совершенно секретно. Через обвал первого этажа каменоломен делали три секретных выхода наружу, так называемые амбразуры: северная, южная и средняя, обращенные в сторону Царева Кургана. С этих амбразур впоследствии мы вели наблюдение за передвижением немцев, за их работой по изоляции каменоломни от села, тайком выслеживали зазевавшегося фрица или румына и под общий шум перестрелки снимали его, засекали место, где немцы ликвидировали подходы к каменоломне, чтобы мы не могли ночью выходить за село. И много другой полезной работы выполнялось через эти амбразуры. Через них же впоследствии выпускали "двойки", уходящие на связь с Большой землей.

Колодцы не были еще готовы и воды не прибавилось, но чем больше мы оставались под землей, тем больше пропадала жажда и начал проявляться голод. Во время наружной обороны продукты можно было найти в любом конце каменоломни. У нас кто-то из ребят спал на мешках с табаком "Красная Кубань". После строительства газоубежищ все продукты взяли на строгий учет и снесли в одно место. Табака получали на десять закруток, сельди выдавали, если небольшая, по две штуки, а если большая — одну на двоих. Кроме всего мы получали по 20 штук конфет "подушечки" и по куску топленого масла. Больше ничего не могли дать, так как не было воды. Кроме того, был строгий приказ, запрещающий разводить костры, вплоть до расстрела, так как вентиляция каменоломни была плохой. Но первое время мы, грешники, все равно нарушали этот приказ. Еще когда мы возвратились с переправы 14 мая, у военторговцев разжились кое-какими продуктами, том числе двумя ящиками коньяка и полмешком риса. Один ящик коньяка сразу раздали и распили перед занятием позиций, продукты постепенно съели, а рис остался, так как без воды применение ему не могли найти.

А о судьбе второго ящика коньяка я так и не знаю, мотаясь с пулеметом.

И на поверхности я о нем просто забыл. Так вот, когда в каменоломне навели образцовый порядок, то свободного времени стало больше, и в этот период несколько дней мы шкоду и делали: насосешь вдвоем по фляге воды, берешь стакан рису (солдатскую кружку), с досок наколешь лучинок и незаметно вдвоем идешь по каменоломне далеко вглубь от кладбища.

В одном месте переползали на животах, проходили в какие-то проломы в искусственных стеночках. Потом там разводили костер, немного распаривали рис, заталкивали маслом и засыпали сахаром-песком. Половину котелка съедали, а половину воровски несли в газоубежище. Там теперь был госпиталь и тоже по-воровски кормили своих раненых. Но это было нечестно по отношению к раненым, которым никто ничего не приносил.

И от большого соблазна этот злополучный рис через несколько дней мы сдали на склад, заявив, что нашли его.

А вскорости нам объявили, чтобы брали ведра и шли в 3 батальон получать воду. Дали нам по кружке воды, а через несколько часов принесли чай. Говорят, что заработала штольня, пробитая под колодец. Правда, на другой день я ходил на кухню, так, не доходя ее, справа под стеной, видел ручной пожарный насос и около него бочки с водой. Это была первая победа.

Спали мы на нарах, сбитых из досок, которые мы поснимали с перегородок. Нары были сплошные, и они для нас были все: и место отдыха, и клуб, где велись беседы на самые разнообразные темы, и площадь, где по утрам зачитывались сводки Совинформбюро, и столовая, и красный уголок, где проходило что-то вроде комсомольских собраний. Там у нас и патефон играл, и пели. Как мы хорошо пели! И всегда начинали с "Черного ворона", что из кинофильма "Чапаев", только мы ее пели немного на свой мотив. А сколько шло бесед и на какие темы: как мы построим свою жизнь после войны, что мы будем кушать, как лучше приготовить то или другое блюдо. Кроме патрульных, которые несли службу у наиболее опасных, наиболее уязвимых мест каменоломен, откуда немцы могли проникнуть в каменоломни или заслать своих лазутчиков, был еще один вид патрулей, так называемые "слухачи". В то время, когда мы приступили к рытью колодца, стали наводить порядок в каменоломне и заниматься другими хозяйственными делами, мы заметили, что во многих местах каменоломни в потолках немцы что-то долбят. Когда тишина и хорошо прислушиваешься, то явственно слышно, как будто где дятел долбит дерево. Вначале этому почти не придали никакого значения. Но после все разъяснилось; над теми местами, где мы располагались раньше, немцы производили ряд взрывов, и так как кровля в тех местах была тонкая, то она обрушалась, и заваливало подходы к лазам, которые мы проделали. После этого случая и стали назначать специальный наряд "слухачей", которые ходили по каменоломне и засекали места, где был слышен стук. Если в этом районе находились люди или какое-нибудь имущество, то все это перебазировалось в более безопасное место, которое нам указывали опять те же гражданские лица. Организация и руководство у них было свое, но действовали мы вместе. И часто, охраняя штаб, мы видели, как они с полковником и старшим батальонным комиссаром о чем-то совещались.