Призраки двадцатого века - Джо Хилл

В северо-восточном углу подвала, возвышаясь над остальными коробками, сиял выкрашенный флуоресцирующей белой краской полумесяц из папье-маше. Полумесяц поджал тонкие губы и, казалось, разочарованно взирал на нас единственным печальным глазом. Появление месяца было очень неожиданным Меня так потрясло это поистине гигантское сооружение, что я не сразу понял: я смотрю на то, что раньше служило головой осьминога. Тогда ее опутывала проволочная сетка, из которой Моррис скрутил два кривых рога. Я припомнил, что счел тогда кособокую скульптуру из сетки неопровержимым доказательством окончательного размягчения и без того слабого мозга младшего брата. Теперь же я понял, что это с самого начала был месяц, и всякий, у кого есть глаза, увидел бы его… но только не я. Боюсь, это один из моих главных недостатков. Если я сразу не понимал чего-то, я уже не мог взглянуть на явление с другой точки зрения, не мог отвлечься от первоначального заблуждения и разглядеть более широкую картину или замысел — ни в структуре, ни в форме моей собственной жизни.

Вход в картонные катакомбы Морриса начинался от самой лестницы. Там находилась высокая — около четырех футов — узкая коробка, стоящая на боку. Две створки ее крышки были раскрыты, как двойные двери. Туннель, ведущий в лабиринт, скрывался за занавеской из черного муслина, приколотого скрепками к верхнему краю коробки. Откуда-то доносилась далекая, разбегающаяся эхом музыка — низкая, раскатистая, вводящая в транс мелодия. Глубокий баритон пел: «Муравьи шагают маршем, в колонну по одному, ура! Ура!». Я не сразу понял, что музыка звучит внутри системы туннелей.

Я был так поражен новой конструкцией Морриса, что сразу простил ему фотографию Минди Акерс. Я не мог говорить от потрясения. Первым обрел дар речи Эдди.

— Луна просто обалденная, — сказал он, не обращаясь ни к кому в частности. По его голосу я слышал, что он, как и я, ошеломлен творением брата. — Моррис, ты гений.

Моррис стоял справа от нас и бесстрастно глядел на свое грандиозное сооружение.

— Я повесил этот снимок внутри новой крепости. В галерее. Я не знал, что он тебе понадобится. Если хочешь, сходи за ним.

Эдди взглянул на Морриса, и его ухмылка стала еще шире.

— Ты спрятал его там и хочешь, чтобы я нашел его. Блин, Моррис, ну ты и чудаковатый придурок. — Он перепрыгнул через последние три ступеньки. — Ну, где твоя галерея? Вон там, в луне?

— Нет, — сказал Моррис. — Туда ходить нельзя.

— Ага, — пропел Эдди, посмеиваясь. — Конечно. Небось, навешал туда других картиночек? Из взрослых журнальчиков, а? И теперь у тебя есть маленькая комнатка для тебя одного?

— Больше я ничего не скажу. Чтобы не испортить сюрприз. Просто полезай внутрь и сам посмотри.

Эдди глянул на меня. Я не знал, что сказать, но меня охватило трепетное предвкушение, прошитое белой ниткой тревоги. Я и хотел, и боялся увидеть, как он исчезнет в запутанной гениальной крепости Морриса. Эдди покачал головой — «во дает парень!» — и опустился на четвереньки. Он почти пролез за черную занавеску и остановился, чтобы снова посмотреть на меня. Меня удивило выражение почти детского любопытства на его лице. Почему-то оно было мне неприятно. Сам я не испытывал никакого желания ползать по темным и тесным внутренностям безмерного лабиринта

— Пойдем со мной, — позвал меня Эдди. — Давай вместе посмотрим, что там.

Внезапно ослабев, я кивнул — в нашей дружбе не было слова «нет» — и зашагал вниз по лестнице. Эдди откинул черный муслин, и из круглого туннеля, сделанного из картонной трубы трех футов в диаметре, наружу вырвалась музыка: «Муравьи шагают маршем, в колонну по три, ура! Ура!»

Я преодолел последнюю ступеньку и собрался последовать за Эдди, но ко мне быстро приблизился Моррис и с неожиданной силой сжал мою руку.

Эдди не оглядывался и не видел нас, стоящих у него за спиной. Он сказал:

— Ни фи-га! Подсказки будут?

— Иди туда, где музыка, — сказал Моррис. Голова Эдди медленно качнулась вверх и вниз, как будто он ожидал именно такого совета. Эдди не двигался. Он смотрел перед собой в длинный, черный, круглый туннель.

Абсолютно спокойным тоном Моррис сказал мне:

— Не ходи за ним

Эдди наконец зашевелился и пополз внутрь.

— Эдди! — воскликнул я, поддавшись внезапной необъяснимой тревоге. — Эдди, подожди! Вылезай обратно.

— Черт, как здесь темно, — сказал Эдди, будто не слышал меня.

Теперь я уверен, что он действительно не слышал меня — перестал слышать с того момента как сунул голову внутрь лабиринта Морриса.

— Надеюсь, что впереди есть окна, — пробормотал Эдди, говоря сам с собой. — Если будет слишком темно, я просто встану и разнесу эту фигню на куски. — Он глубоко вдохнул и выдохнул. — Ну, ладно. Поехали.

Его ноги скрылись за занавеской. Моррис отпустил мою руку. Я посмотрел на него, но его взгляд был обращен на расползающуюся во все стороны крепость, на туннель, куда вполз Эдди. Я слышал, как Эдди пробирался по узкому ходу прочь от нас, слышал, как он вылез из него в большую коробку четырех футов в высоту и примерно двух в ширину. Коробка покачнулась — должно быть, он задел одну из стен плечом или ногой. Из той коробки один туннель вел вправо, другой влево. Эдди выбрал тот, что вел в сторону луны. Я следил за его продвижением, видел, как содрогались коробки, где он полз, слышал глухие удары его тела о плотный картон. Потом я потерял Эдди на миг или два, не находил признаков его местонахождения, пока не услышал голос.

— А я вас вижу, — пропел он, и я услышал стук по полиэтиленовой пленке.

Поискав взглядом, я увидел лицо Эдди за окном в форме звезды. Он ухмыльнулся, демонстрируя щель между двумя верхними зубами, и показал мне средний палец. Вокруг его головы вспыхивал и гас красный пожар, производимый пузырьковой лампой. Затем Эд пополз дальше. Больше я его не видел.

Но некоторое время еще слышал. Поначалу, судя по стуку и шороху на фоне приглушенной музыки — «прячься в землю от дождя», — он продвигался в направлении луны, в глубь подвала. Шевелились коробки. Один раз я слышал, как он прополз по пузырчатой упаковочной пленке, должно быть прикрепленной Моррисом в одном месте к полу. Полиэтиленовые пузырьки лопнули с резким коротким треском, как будто разорвалась дешевая хлопушка, и от неожиданности Эд выругался:

— Черт!

Потом я снова потерял его. Затем его голос раздался снова, справа от меня, совсем в другом конце комнаты, где я слышал его в последний раз.

— Дерьмо, — произнес он единственное слово. Впервые я различил в его тоне раздражение, пока еще смутное.

Почти сразу он заговорил снова, и я испытал мгновенный приступ головокружения, от чего чуть не осел на пол. Теперь его голос пришел слева, как будто за секунду он преодолел расстояние в сто ярдов.

— Блин, тупик, — сказал Эд, и один из левых туннелей затрясся, когда он стал разворачиваться в нем.