От Версаля до «Барбароссы». Великое противостояние держав. 1920-е – начало 1940-х гг. - Виктор Гаврилов

Кроме того, после войны с Финляндией советско-финляндская граница, до этого проходившая всего в 32 км от Ленинграда, была отодвинута до 200 км на северо-запад. В 1941 году немецкие войска были вынуждены наступать с плацдармов, удаленных от прежней советской границы в среднем до 500 км, и смогли все же довольно быстро дойти до Ленинграда и Москвы, захватить Минск, Киев, Ростов-на-Дону, Смоленск и другие города. В противном случае они сделали бы это гораздо быстрее и, возможно, смогли бы целиком выполнить задачу, поставленную в плане «Барбаросса»[578].

В-третьих, удалось предотвратить угрозу единения антисоветских реакционных сил западных держав и нацистской Германии, а возможно, и создание единого военно-политического (англо-франко-германского или англо-германского) блока, направленного против СССР, избежать «второго Мюнхена». Как ни парадоксально, но в будущем это позволило создать антигитлеровскую коалицию.

Вот как оценивал данный позитивный аспект (наряду с рядом других положительных результатов) от заключения договора И. М. Майский: «Советско-германское соглашение от 23 августа 1939 года, конечно, не было актом совершенства (да советское правительство никогда и не считало его таковым!), но оно, во всяком случае, предотвратило возможность создания единого капиталистического фронта против СССР»[579].

В-четвертых, договор внес разлад в отношения между Германией и Японией, что позволило ликвидировать угрозу нападения Японии на Дальнем Востоке и в дальнейшем избежать войны на два фронта – против Германии на западе и против Японии на востоке.

С другой стороны, бесспорно и то, что Договор о ненападении с нацистской Германией имел и негативные последствия. Он нанес огромный урон международному авторитету и престижу СССР, который до этого рассматривался в качестве лидера борьбы с нацизмом и фашизмом. Он вызвал недоумение и растерянность среди подавляющей части советских людей и членов Коминтерна, которым все предыдущие годы внушали, что нацистская Германия – вероломный агрессор и враг номер один. Они были значительно дезориентированы неожиданным поворотом событий. Договор о ненападении, а еще в большей степени советско-германский договор о дружбе и границе нанесли ощутимый удар по мировому коммунистическому движению. В начале сентября 1939 года Сталин сформулировал новую идеологическую установку для Коминтерна: в условиях войны между империалистическими державами подразделять страны на фашистские и демократические в корне неверно, и поэтому коммунистические партии европейских стран должны «решительно выступать против своих правительств, против войны»[580]. По сути, это был призыв к прекращению борьбы с нацизмом и фашизмом.

Еще больший вред этот крутой внешнеполитический и идеологический поворот нанес умонастроениям и способности советских людей правильно оценивать внутри– и внешнеполитические события. Наиболее опасным было проведение идеологической линии на дружбу с Германией в вооруженных силах, так как последняя уже не позиционировалась как наиболее вероятный противник. Нельзя не согласиться с мнением авторитетных историков о том, что публичное оправдание гитлеровской идеологии «было не просто бессмысленно и непонятно, но и крайне вредно для самого Советского Союза»[581].

Единственное рациональное объяснение этому, вероятно, состоит в том, что интересы государственной безопасности СССР ставились военно-политическим руководством страны превыше всего и требовали определенных жертв и отхода от канонических правил, что сопровождалось неизбежными идеологическими перехлестами и ошибками.

Как показали дальнейшие события, способы реализации своих интересов относительно территорий, отошедших к сфере интересов СССР по секретному дополнительному протоколу, включали и прямые военные действия. Это и военный поход в Польшу 17 сентября 1939 года, и война против Финляндии, которая привела к исключению СССР из Лиги Наций. Кроме того, методы проведения «политического переустройства» в Западной Украине и Белоруссии, Бессарабии и Прибалтике вызывают неоднозначную оценку. Более того, критика и осуждение этих методов, названных на Западе «насильственной большевизацией», были использованы Гитлером для оправдания нападения на СССР в 1941 году, которое было предпринято в том числе и под лозунгом ликвидации «коммунистической опасности».

Вышеперечисленные внешнеполитические шаги советского руководства по «территориально-политическому переустройству» третьих стран и входивших в них областей привели к определенной изоляции Советского Союза на международной арене.

Однако, на наш взгляд, при оценке советско-германских секретных договоренностей 1939 года, как и любых других дипломатических документов внешнеполитической направленности, необходимо различать морально-этическую сторону, юридическую и военно-политическую. С точки зрения первых двух – да, это был скорее сговор двух политиков, в целом нарушавший принципы и нормы международного права, сложившиеся к тому времени.

Однако в рассматриваемую нами эпоху не только Советский Союз, но и все другие государства (даже те, которые с гордостью относят себя к демократическим!) руководствовались прежде всего своими национальными интересами, ставя в международных делах накануне войны во главу угла вопросы государственной безопасности.

Заключение двусторонних договоров и соглашений о ненападении, взаимопомощи было обычной дипломатической практикой того времени. И даже подписание секретных (конфиденциальных) протоколов к ним не являлось чем-то из ряда вон выходящим. В связи с этим напомним, что англо-польское соглашение о взаимопомощи от 25 августа 1939 года (так называемый пакт Галифакса – Рачиньского) содержало дополнительный секретный протокол, который являлся «неотъемлемой частью соглашения». В соответствии с этим документом Великобритания обязалась оказать Польше военную помощь только в случае нападения некой «европейской державы»[582]. То, что речь шла о Германии, разъяснялось в секретном протоколе. Кроме того, там же раскрывался смысл п. 2 ст. 2 соглашения о том, что если одна из договаривающихся сторон окажется вовлеченной в военные действия с Германией «в результате ее действия, которое ставит под угрозу независимость или нейтралитет другого европейского государства», то члены соглашения обязаны будут оказать друг другу «всю поддержку и помощь», которая в их силах. Только в секретном протоколе раскрывалось, что речь шла о Бельгии, Голландии и Литве. В нем также оговаривались случаи, касавшиеся Латвии, Эстонии и Румынии[583]. Некоторые историки высказывают такие далеко идущие предположения, что якобы англо-польский секретный протокол определил «государства или территории, которые входили в сферу интересов сторон»[584], хотя, строго говоря, это не вытекает из текста этого документа. Другое дело, что, как показали последующие события, и предыдущие англо-французские гарантии Польше, и это соглашение с секретным протоколом в конечном итоге оказались фикцией.