Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Таллеман обвиняет Сегье в том, что он провел личный обыск королевы и при этом непристойно прикасался к ней, но на самом деле обыск королевской персоны имел место позже. Принимая во внимание попавшие в руки Ришелье политические письма, адресованные Мирабелю и мадам де Шеврез, следует предположить, что Анна также поддерживала связь с новым кардиналом-губернатором Испанских Нидерландов, который был ее братом, как и король Испании Филипп IV. Оставшись наедине с Анной, Ришелье убедил ее подробно рассказать о своих связях с испанскими властями и раскрыть запутанные каналы передачи писем (они попадали через де Ла Порта к секретарю английского посла, который пересылал их своему коллеге в Брюсселе, а тот, в свою очередь, передавал бумаги испанскому послу Мирабелю). Вся эта деятельность была направлена на предотвращение французско-английского союза, который был бы в высшей степени губительным для испанского дела. Анна пользовалась советами мадам де Шеврез, которой Филипп IV помог бежать из Кузье в Брюссель, откуда та направилась в Англию.

17 августа королева подписала покаяние и обязалась впредь сохранять лояльность по отношению к королю и Франции. По натуре своей не будучи склонным к выдвижению более суровых условий, чем это казалось ему необходимым, и очень чутко улавливая политические веяния, Ришелье ограничился тем, что потребовал от королевы прекращения переписки с мадам де Шеврез, которая так и не вернулась во Францию при его жизни, и ограничения круга ее общения только теми людьми, которых одобрит Людовик XIII.

Что касается рождения столь долго ожидаемого дофина 5 сентября 1638 г., то бурное всенародное ликование не было омрачено тогда каким-либо сомнениями. Отцовство Людовика XIII, каким бы оно ни было удивительным с нашей точки зрения, было вполне естественно засвидетельствовано. Оно не может быть опровергнуто с помощью каких-либо фактов, и историки обычно отказываются открыто подвергать его сомнению, а, напротив, с излишним рвением стараются защитить, демонстрируя при этом беспредельную доверчивость. Существует ли вероятность того, что стареющий Ришелье, осознавая нереальность появления прямого наследника и, следовательно, реальную возможность перехода трона к Гастону, мог подстроить это событие? Каким бы шаткими ни были подобные рассуждения, положительный ответ возможен.

В 1624 г. Людовик влюбился в Франсуа де Баррада.[241] Монгла, из мемуаров которого мы почерпнули сведения о нежелании короля проводить ночи с королевой, рассказывает, что именно Ришелье прогнал де Баррада. В конечном итоге тот вступил в брак за пределами Франции, а его преемником при дворе стал Сен-Симон, который оставался фаворитом до тех пор, пока его место в королевском сердце не заняла Луиза де Лафайет, родившаяся в 1618 г. Король впервые обратил на нее внимание в 1635 г., хотя более близкими их отношения стали только ближе к концу 1636 г.

Еще раньше внимание короля привлекла другая фрейлина, Мари де Отфор.[242] После первоначального периода фавора, который, как говорят, начался около 1630 г. в Лионе, когда Мари было четырнадцать, она была вытеснена Луизой де Лафайет и сама очень сдружилась с королевой. Король вернется к Мари в мае 1637 г., сразу после того как Луиза вступит в орден визитандинок, и к августу они снова станут очень близки, по-видимому, с одобрения Ришелье. Мари де Отфор останется близкой подругой короля до октября 1639 г.; Таллеман изо всех сил старается подчеркнуть целомудренность их отношений.

Луиза де Лафайет, которая сменила Мари в 1635 г., принадлежала к католической партии, питавшей антипатию к Ришелье, и была настроена против войны и союзов с протестантами. Она трогательно рассказывала королю о страданиях его народа и о его обязательствах по отношению к матери и жене. Людовик был всерьез влюблен в нее, хотя, по-видимому, не испытывал к ней физического влечения.

Сен-Симон, рискуя собственным положением, предлагал Людовику сделать Луизу своей любовницей, но та, напуганная такой перспективой, объявила о своем желании уйти в монастырь. Такое решение вполне устраивало Ришелье. Людовик как-то заявил, что проплакал всю ночь при мысли о том, что он, возможно, единственный мужчина, которого она любила, но который был абсолютно недоступен для нее. Друзья Луизы из политических соображений надеялись отговорить ее от ухода в монастырь, в надежде использовать ее для того, чтобы восстановить Людовика против Ришелье, который, учитывая все это, наоборот, поощрял ее к принятию пострига.

Вскоре после того как иезуит отец Коссен стал 24 марта духовником короля (по иронии судьбы, с подачи Ришелье), Луиза присоединилась к визитандинкам (19 мая 1637 г.), монастырь которых находился на улице Сен-Антуан. Король рыдал, когда она уходила. В монастыре Луиза действовала в согласии с отцом Коссеном, хлопоча о восстановлении согласия между королем и его матерью, а также о продвижении дела испанской партии во Франции. В своей «Истории Людовика XIII» (Histoire de Louis XIII) отец Гриффе рассказывает, что отец Коссен даже был причастен к проекту смещения Ришелье с поста первого министра и замены его герцогом Ангулемским.

Вопреки ожиданиям Ришелье, королю позволили навещать Луизу. И хотя он не воспользовался привилегией, позволяющей монарху (и только ему) входить в кельи монахинь, нам известно о нескольких четырех-пятичасовых встречах Людовика и Луизы, состоявшихся в приемной монастыря во второй половине 1637 г. По свидетельству Монгла, эти визиты случались еженедельно в течение четырех месяцев.

Ришелье, похоже, считал отца Коссена ответственным за эти визиты, а также за то воздействие, которое они оказывали на короля. В конечном итоге Коссен, в свое время вступившийся за королеву, которую Ришелье настойчиво пытался заставить открыть содержание ее секретной переписки с Испанией, был вызван Ришелье, справедливо обеспокоенным тем, что испанская партия влияет через Луизу на религиозные чувства короля, пытаясь изменить его отношение к прозябающей в бедности матери и привлечь внимание к несчастьям, в которые ввергла война народ Франции. Коссен также заставил короля провести три ночи без сна, внушив ему, что спасение может зависеть от выявления в себе действий божественной любви, абсолютно лишенных личного, даже духовного эгоизма, хотя подобные взгляды не свойственны иезуитам.[243] Эта доктрина также прослеживается в множестве поверхностных комментариев к опубликованному 15 марта 1638 г. переводу трактата Августина «О святом девстве» (De virginitate), приложенных ораторианцем Клодом Сегено для Сен-Сирана, который, похоже, так никогда и не держал его в руках.[244] В придачу ко всему Ришелье подозревал, что скрытая враждебность короля по отношению к нему — результат деятельности Коссена.