Не оглядываясь - Мария Галина

Сам же пришелец выглядел лучше, чем в момент их первой встречи, лицо было спокойным и мирным, впалые щеки чуть порозовели.

– Вам надо отдохнуть, отец мой, – тихо, но твердо сказала Мэри.

Она стояла рядом, в руках ее дымилась миска с супом.

Отец Игнасио тяжело встал.

– Быть может… – сказал он неожиданно для себя, – лучше дать ему умереть.

– Вы же, – Мэри укоризненно качнула головой, – дали клятву.

– Я давал клятву исцелять людей, а не демонов, – сказал он и побрел наружу. Краем глаза он видел, как Мэри склонилась над постелью.

Старик сидел у входа в часовню, словно надеялся, что место, где раньше обитал Бог больших белых людей, и посейчас способно защитить от зла.

– Твой Бог не помог тебе? – скорбно заметил он.

Отец Игнасио скорбно покачал головой и в свою очередь присел на пороге рядом с черным. От старика пахло, против всех ожиданий, сухим деревом.

– Я не боюсь, – сказал старик, – мне скоро уходить в другие края. А вот тебе и белой женщине надо бежать отсюда.

– Я служу Богу, – сказал отец Игнасио, – а Он поручил мне быть здесь.

– Тогда ты погибнешь, – философски сказал старик, – и ты, и она. Ты тоже старик, но она молода. Белая. Молодая. Красивая. Жалко.

– Она готова к испытаниям. Она тоже служит Богу.

– Невеста вашего Бога, да? Она мне так сказала – невеста. Но Бог ушел. Бросил ее. Если она больше не невеста Бога, то кто ее возьмет, а, мой бессильный друг?

Это не он говорит, в ужасе подумал отец Игнасио, это я, я сам, он всего лишь туземец, он не знает таких слов, таких речей.

– Изыди, – пробормотал он.

Старик молча глядел на него, обнажив в ухмылке розовые десны.

* * *

Он молился, упав на колени, на жестком полу часовни, а когда встал, то ощутил странную опустошенность. На непривычно легких ногах он дошел до госпиталя, откинул москитный полог и заглянул внутрь. Больной спал. Одна рука его лежала на груди, будто защищая что-то. Другой он сжимал руку Мэри. Увидев отца Игнасио, она слабо улыбнулась, прижала палец к губам и осторожно высвободилась. Он смотрел, как она идет меж пустыми койками – бледная, коренастая, не знавшая любви.

– Он приходил в сознание, – сказала она, выйдя за порог. – И назвал себя. Его зовут Глан.

– Глан? Наверняка нет. Что ж, если хочет скрывать имя, его дело. А он не сказал, где подцепил эту тварь?

Она торопливо перекрестилась.

– Его невеста ехала к нему. Они любили друг друга. И собирались пожениться. А на корабле она встретила другого.

– Вот как…

– И он чувствовал себя очень несчастным. Он не хотел жить. И там, в порту, один человек сказал ему… Сказал, что есть средство забыть обо всем. До конца дней.

– И передал ему дагора? Прямо в порту? В городе – эту тварь? Какой ужас, сестра Мэри…

– Он говорит, – подтвердила та, – это невыносимый ужас и большой соблазн. Но эта тайна, которая открывается только для тех, кто готов принять ее. Он говорит, тот, кто носит в себе дагора, больше не одинок. Бедняга. Как же надо страдать, чтобы согласиться на такое.

– Сестра Мэри, – сказал он тихонько, – Господь посылает нам искушения, а дьявол не дремлет. Ступайте, помолитесь хорошенько…

– Конечно, отец Игнасио, я… я помолюсь о спасении его души.

* * *

Он принялся за те обязанности, которые обычно выполняли черные слуги миссии. Немного послушания не повредит, думал он, быть может, Господь сжалится и пошлет знак – иначе что ему, отцу Игнасио, делать?

– Послушай, белый человек – старик Мкеле, сидя на корточках, наблюдал за ним. – Ты с девушкой уходишь, я остаюсь. Ухаживаю за тем. Он встает на ноги, тоже уходит. Я опять остаюсь. Умираю здесь.

– Это дом Господень, – возразил отец Игнасио, – и он не должен пустовать. И я не уйду, не оставлю его на растерзание демону. Потом… я же крестил тебя. Кто тебя исповедует? Кто отпустит тебя с миром, как не я? Кто тебя отпоет? Кто похоронит?

– Скоро начнутся дожди, – сказал старик невпопад.

Отец Игнасио поднял голову и поглядел в небо. Заплаты, просвечивающие сквозь густую листву, ярко синели.

– Откуда ты знаешь?

– Муравьи…

Огромный муравейник под слоновым деревом, обычно покрытый тысячами шевелящихся насекомых, точно живым покрывалом, сейчас был почти пуст. Если приглядеться, можно было различить, как муравьи суетливо изнутри затыкали глиной ведущие наружу ходы.

– Они чуют большую воду, – пояснил старик. – Ты же не можешь уйти в свою нору и закрыться там, белый человек?

– У нас есть припасы. Зерно в кувшинах. Масло. Что еще нужно?

– В большой дождь, – сказал старик, – в этих лесах оживает зло. Дагор позовет его, и оно придет сюда.

– С Божьей помощью, – отец Игнасио сжал в руке четки, – мы устоим.

Он читал записи здешних миссионеров, запертых непогодой среди гниющих стен миссии, когда зеленая мохнатая плесень пожирает все – от постельного белья до требника. Ничего, говорил он себе, это просто дождь, всего-навсего дождь.

* * *

Он услышал его ранним утром – тысячи крохотных ножек, шорох по тростниковой крыше, стук по пальмовым листьям. И, несмотря на этот стук, вокруг царила странная тишина. Сначала он даже не понял, в чем дело, потом сообразил – смолкли пилы и молотки мириадов насекомых, из ночи в ночь сверлившие ему череп …

Он проглотил свой кофе (маленькая слабость, от которой так трудно отказаться) и взялся за лопату. Нужно отвести воду от часовни, подумал он. И от хижин. И от госпиталя. Проклятые язычники дезертировали и бросили его один на один с демоном…

Нет, все-таки осталась одна птица. До чего же странно она кричит. Будто плачет. Или нет?

Он осторожно вертел головой, пытаясь определить, откуда исходит голос. Потом распрямил ноющую спину и шагнул в часовню.

Она распласталась по полу и впрямь как большая птица или летучая мышь. Черное одеяние по подолу заляпано красной глиной, плечи трясутся.

– Мэри, – сказал он тихонько, – Мэри, дитя мое!

Она вскочила, обратив к нему бледное заплаканное лицо. Пальцы перебирают четки.

– Отец мой… – она всхлипнула, – я хочу исповедаться.

– Я к твоим услугам, дочь моя, – он вздохнул, – но может, ты просто… по-человечески… так в чем дело?

Внезапно она бросилась ему на шею, охватив ее руками, и вновь отчаянно зарыдала.

– Он даже не смотрит на меня!

Если она больше не невеста Бога, то кто возьмет ее теперь? – вспомнил он. А вслух сказал:

– Молодой Глан?