Рунная магия - Джоанн Харрис

Между тем ваны прошли по следу охотников меньше, чем им бы хотелось. Не то чтобы след был плохо различим — Скади не стремилась спрятать свои цвета, — но к настоящему моменту все шестеро так мало симпатизировали друг другу, что им было сложно прийти к согласию хоть в чем-нибудь.

Хеймдалль и Фрей хотели немедленно сменить облик и мчаться за Охотницей в звериных шкурах. Но Ньёрд отказался оставаться в арьергарде,[10]а его любимое обличье — морской орел — едва ли было практичным под землей. Фрейя вообще воспротивилась превращению, возражая, что некому будет принести ей одежду, когда она вернется в подлинное обличье. Всем пятерым не удалось разъяснить неотложность погони Идун, которая то и дело останавливалась, чтобы восхититься красивыми камешками, или жилами металла в земле, или черными лилиями, росшими повсюду, где вода сочилась из стен.

Фрей предложил превратить Идун во что-нибудь, как Локи некогда превратил ее в лесной орех, чтобы вырвать из лап снежных великанов. Но Браги и слышать об этом не желал. В итоге они отправились в путь пешком, куда медленнее, чем им бы того хотелось.

В общем, путь для всех шестерых был долгим и нервным. Хеймдалль упорно твердил, что Один не мог предать их. Фрейя жаловалась на пыль. Браги распевал бодрые песни, которые всех раздражали. Ньёрд был нетерпелив, Фрей подозрителен, а Идун настолько лишена всяческого чувства опасности, что за ней приходилось все время пристально следить, как бы не убрела прочь. И тем не менее они перешли через Стронд не более чем через час после Охотницы, поскольку у Скади хватало своих проблем в виде Ната Парсона и Адама Скаттергуда, которые изрядно замедляли ее продвижение.

На дальней стороне Стронда кто-то еще шел по следу. Это было несложно, если знать, куда смотреть. Капитан скрывал свои цвета, но оставлял крошечные заговоры на каждом повороте, врезая их в стены тоннеля или пряча под камнями, чтобы указать, куда идет.

Впрочем, Сахарок и так не сомневался, куда он идет. Лишь Капитан мог быть достаточно безумен, чтобы верить, будто когда-нибудь сумеет вернуться из подобного места.

Но он был Капитаном, и Сахарок давным-давно уяснил, что его приказы не обсуждаются.

Капитан поймал Сахарка на продуктовых складах, где гоблин как раз собирался познакомиться с молочным поросенком и бочонком эля. Сперва Сахарок не узнал его, одетого в юбки Полоумной Нэн, грязного, загнанного и близкого к истощению, но Локи вскоре привлек его внимание, угрозами и рунами добившись покорности и отдавая приказания торопливым шепотом, словно боясь, что их подслушают.

— Но почему я? — в отчаянии спросил Сахарок.

— Потому что ты здесь, — ответил Локи. — И потому что у меня действительно нет выбора.

Сахарку ужасно хотелось, чтобы его не было здесь. Но приказания Локи были вполне недвусмысленны, и поэтому гоблин отправился по его следу, подбирая по пути использованные заговоры и время от времени касаясь мешочка на шее — мешочка, который ему дал Капитан, велев использовать при необходимости.

Капитан в беде, это несомненно. Сахарку ни к чему были чары, чтобы понять это. В большой беде, которая становится все больше, но все же он жив, хотя Сахарок не знал, много ли ему еще осталось.

Каждые полчаса гоблин касался мешочка. Его содержимое на ощупь казалось обычной галькой, но Сахарок различал в ней руны: Ос, означавшую асов, Беркану и Кен, знак самого Капитана. Обе эти руны, хитроумно переплетенные вместе, составляли печать, принадлежащую, несомненно, Локи.

— Этот рунный камень подскажет тебе, что делать, — объяснил Капитан, запихивая одежду и припасы в мешок. — Иди за мной по пятам и никому не попадайся на глаза.

Идти за ним куда? Сахарок не осмелился уточнить. Вообще-то можно было и не спрашивать — лицо Капитана сказало ему больше, чем хотелось бы знать. Разумеется, Локи шел в Хель — место, о котором Сахарку и рассказы-то слушать было тошно, — и брал Мэдди с собой.

— Если камень покраснеет, — сказал Капитан, — знай, что я в смертельной беде. Если он почернеет, — Локи сжал свои испещренные шрамами губы, — для меня спасения нет.

Сахарку почти хотелось, чтобы камень стал черным. Ему чудилось, что он уже много дней идет по следу; ему хотелось есть, пить, он устал и с каждым шагом тревожился все больше и больше. Глубоко в нижних тоннелях жили крысы и тараканы размером с него самого. Там были ледяные ручьи и невидимые провалы, гейзеры, серные ямы и карстовые[11]воронки. Но Сахарок неуклонно шел по следу, шаг за шагом, хотя не был уверен, что им движет — страх, верность или попросту губительное любопытство.

Камень оставался красным примерно с час. И становился все темнее.

В безмолвном зале, окруженном множеством других безмолвных залов, Рожденная Наполовину Хель продолжала размышлять, что делать. Ничто не происходило в Мире мертвых без ее ведома, и ей не понадобилось много времени, чтобы понять, что пара незваных гостей проникла в ее владения.

В обычной ситуации ей просто было бы все равно. Владения Смерти бесконечны, и большинство нарушителей либо поворачивают назад, либо медленно умирают в пустошах. И то и другое устраивало Хель. Прошли столетия с тех пор, как она в последний раз удостоила аудиенции живое существо, но и тогда ее гость вернулся один. Хель не была великодушна, равно как и подвержена страстям, но сейчас, по мере приближения теплой крови, она ощущала нечто похожее едва ли не на удивление.

Конечно, она заставит себя подождать. Достаточно долго, чтобы немного наказать и немного научить терпению. Время не имеет значения для мертвых. И день, проведенный в Хель, кажется живым неделями. Так что Локи и Мэдди измеряли время в глотках воды, урывках сна и кусках хлеба, таких твердых, что их несложно было принять за камни. А когда их скромные припасы все вышли, они измеряли время в долгих, перекрученных, неровных шагах по бесконечным пескам и в том, сколько раз они падали, вставали, снова падали, гадая, придет ли она вообще.

Хель открыла один глаз и закрыла другой. Ее живой глаз был ярко-зеленым, как у отца, но более холодным в связи с отсутствием выражения, из-за которого даже живая сторона ее лица казалась мертвой. Мертвый глаз видел дальше, хотя был незрячим. Его взгляд напоминал взгляд пустой глазницы черепа.