Дочь Рейха - Луиза Фейн

Вздрогнув, я утыкаюсь лицом в подушку, а уши зажимаю ладонями, чтобы не слышать и не видеть ничего вокруг. Но мозг продолжает работать.

Если отец не пришел домой, то где он может быть?

И вдруг я вскакиваю: сон как рукой сняло, голова работает четко и ясно.

Мы с мамой завтракаем, когда в столовую врывается раскрасневшаяся Ингрид, на ходу завязывая фартук.

– Извиняюсь за опоздание, фрау Хайнрих, – хриплым голосом говорит она. – Сначала автобус задержали, потом, пока мы ехали через город, нас останавливали на каждом шагу. Я даже позавтракать не успела, – продолжает она с улыбкой; щеки у нее горят румянцем, прическа, обычно гладкая, растрепалась. – Слава богу, я не каждый день так езжу. Все-таки лучше, когда живешь там же, где и работаешь.

Мама приглашает ее позавтракать с нами: в отсутствие папы она часто так делает.

– Ой, вот спасибочки! – Ингрид накладывает себе на тарелку еды из блюд, которые выставила на буфете Берта, и садится за стол.

Самой Берты с утра нигде не видно. Зато Ингрид, по-прежнему румяная, веселится за двоих. Ее глаза то и дело перебегают с меня на маму и обратно, голос срывается от возбуждения.

– Слышали, что тут было прошлой ночью? – спрашивает она и, не дожидаясь ответа, продолжает: – В автобусе только об этом и разговоров. По Голису собрали всех жидов – мужиков, баб ихних, ребятишек, всех – и привели сюда, к зоопарку, а там согнали со ступенек прямо в реку! Подумать только, в ноябре, ночью! – Переведя дух, она откусывает кусок хлеба с маслом и жует, энергично работая челюстями и плотно сжав губы. – Так вот, загнали их, значит, как стадо, прямо в воду и несколько часов не выпускали!

– Господи! – восклицает мама и наливает себе еще кофе, давит в пепельнице окурок сигареты и тут же закуривает следующую.

– Люди говорят, мол, так им и надо, по заслугам за их грязные делишки. – Ингрид откусывает еще кусок бутерброда и переводит взгляд на меня.

– А что потом? – спрашивает мама.

– Понятное дело, тряслись, как овечьи хвосты, от холода. Баб с детьми отпустили. Мужиков, говорят, забрали в лагерь. Вы только подумайте! Собрать такую толпу людей и – в воду! Кому только в голову такое пришло, а?

– В самом деле, – бормочет мама, встает, подходит к приемнику, поворачивает рычажок.

Столовая наполняется треском радиоэфира.

– А еще я слышала, – с заговорщицким видом обращается ко мне Ингрид, – что всех, кто им помогает или сочувствует, ловят и тоже отправляют в лагеря! Представляете, фройляйн Герта?

– Я…

На мое счастье, громкий голос из радиоприемника заглушает все прочие звуки в столовой.

– …Терпение германского народа истощилось. События прошлой ночи не были ни организованы, ни подготовлены. Выступления во всех городах Германии происходили спонтанно. Инициаторами волны насилия были сами евреи. Но они просчитались. Германский народ долго терпел, но в конце концов ответил им со всей силой накопившейся ярости. И этот просчет дорого обойдется самим евреям. Они заплатят за все причиненные ими убытки. Всего им придется раскошелиться на миллиард марок. Еще шесть миллиардов страховки за разграбленные магазины, сожженные синагоги и дома выплатят страховые компании, но ни гроша из этих денег не осядет в карманах преступников. Двадцать тысяч из них арестованы и останутся в заключении до тех пор, пока не обдумают свое поведение как следует.

С меня хватит.

– Я иду в школу.

– После занятий сразу домой, поняла, Хетти?

– Да, мама. Обещаю.

Я хватаю портфель и выбегаю из дому, на ходу всовывая руки в рукава пальто.

В семь пятьдесят пять я со своего наблюдательного пункта вижу секретаря: молодая девица в шубке отпирает двойные двери редакции «Ляйпцигер тагесцайтунг». В помещениях нижнего этажа вспыхивает свет. Один за другим к зданию подходят сотрудники, здороваются, входят в только что отпертые двери.

Еще через пять минут в здание вхожу я. Молодая блондинка поднимает на меня большие голубые глаза. Она еще не уселась за свой стол.

– Доброе утро, – жизнерадостно начинаю я.

– Чем могу помочь?

– Я ищу моего отца.

Она снисходительно улыбается в ответ.

– А кто же ваш отец, позвольте спросить?

– Герр Хайнрих.

– О! – Выражение ее лица тут же меняется. – Прошу прощения, фройляйн Хайнрих, но, по-моему, он еще не проходил. – Она поднимает трубку и торопливо набирает папин номер.

– Да, верно, – говорит она через пару минут, – так и есть. Он еще не в редакции.

– Вы уверены?

– Я только что говорила с его личным секретарем. – Девушка кладет трубку на аппарат и нервно улыбается. – Он оставил сообщение о том, что его не будет на рабочем месте до полудня. – Помешкав, она добавляет: – Прошу прощения, но вы разве не из дома?

– Да, но… – Оглянувшись через плечо, я наклоняюсь к ней и шепчу: – Он всю ночь отсутствовал по делам СС. Пожалуйста, пригласите сюда его секретаршу. Мне очень нужно поговорить с ней. Это срочно, – добавляю я.

– Конечно. – Девушка снова хватает трубку.

Если я права, то папины тылы кто-то прикрывает здесь, в редакции. Почему бы и не секретарша, ведь она принимает в его отсутствие звонки.

А вот и она – женщина средних лет, в очках. Отводит меня в сторону, где мы не помешаем входящим.

– Мне необходимо найти отца, – говорю я. – Дома большие неприятности.

– Я не знаю, где он. Но если вы желаете, фройляйн Хайнрих, я прикажу шоферу отвезти вас домой. – Она говорит со мной мягко, даже ласково.

– Послушайте, – негромко, но с напором продолжаю я. – Я знаю, что у папы есть любовница, и мне на это плевать. Просто сейчас мне нужно найти его, и дело не терпит отлагательств. Прошу вас, дайте мне адрес его фройляйн. Пожалуйста. – (Женщина смотрит на меня ледяным взглядом.) – Я не стану говорить ему, где взяла адрес. У вас не будет из-за меня неприятностей, – настаиваю я. – Просто мне очень нужно увидеть папу. Это очень срочно и очень важно.

Она смотрит на меня в упор, и меня охватывает тревога. Что, если я ошиблась и секретарша ничего не знает о шашнях моего отца? Ее губы вытягиваются в тонкую прямую линию.

– Шмидештрассе, семнадцать, квартира три. Сразу за Кёниг-Альберт-парком, со стороны Плагвица.

Я с облегчением выдыхаю.

Итак, первый барьер взят. Но впереди уже маячит второй, пострашнее. Надо собраться с силами.

Ничего, Герта, ты справишься. Ради Вальтера.

Я стою у подъезда многоквартирного дома, совсем нового, безликого в ряду таких же новостроек. Консьержки нет, зато на двери подъезда красуется новомодное переговорное устройство. Медленно переведя дух, я нажимаю на кнопку с цифрой 3. Раздается звонок, затем пауза, и голос: