Шардик - Ричард Адамс

Кельдерек, уже набравший полную грудь воздуха, чтобы погрузиться под воду и спрыгнуть с нижней ступеньки на дно заводи, издал нечленораздельный вопль и принялся судорожно освобождаться от свинцовой обуви. Через считаные секунды он вытащил крепежные шпильки, сбросил сандалии с ног и с шумным плеском вышел из воды на мощеный берег. Ропот вокруг него стал громче, испуганный и враждебный. «В чем дело?», «Что с ним?», «Прервать ритуал — к несчастью!», «Он не достал светоч — быть беде!», «Святотатство!». Неподалеку в толпе какая-то женщина нервно захныкала от страха.

Не обращая ни на что внимания, Кельдерек поднял с земли свою тяжелую жесткую ризу, собираясь одеться. Несколько секунд он лихорадочно возился с застежками, а потом бросил одеяние обратно на землю и начал голый проталкиваться между жрицами. Шельдра положила ладонь ему на плечо:

— Владыка…

— Прочь с дороги! — рявкнул Кельдерек, грубо отпихивая женщину.

— В чем дело, Кельдерек? — тихо и быстро заговорил Зельда, подступив к нему и склонившись к уху. — Не глупи, приятель! Что у тебя на уме?

— Шардик! Шардик! — проорал Кельдерек. — За мной, ради бога!

Он бегом бросился к толпе, сбивая ступни об острые камни, и принялся протискиваться в чем мать родила между мужчинами в доспехах и визжащими возмущенными женщинами, чьи броши и пряжки в кровь царапали голое тело. Какой-то мужчина попытался преградить путь, и Кельдерек свалил его с ног ударом кулака, снова истошно завопив: «Шардик! Прочь с дороги!»

— Стой! Вернись! — прокричал Зельда, пускаясь вдогонку за ним. — Медведь просто испугался огня, Кельдерек! Разволновался из-за шума и запаха дыма! Прекрати святотатство! Эй, остановите его! — гаркнул он, обращаясь к группе офицеров впереди.

Те растерялись, замешкались, и Кельдерек прорвался между ними, потом споткнулся, упал со всего маху, вскочил и бросился дальше, весь измазанный в пыли и крови, облепленный лиственным сором. В таком нелепом виде, грязный и лишенный всякого достоинства, как какой-нибудь забитый бедолага, которого ради подлой забавы раздели догола и гонят камнями жестокие товарищи по казарме, он бежал, бежал что есть мочи, не слыша ничего, кроме шума, доносящегося из Королевского дома. Достигнув террасы, где накануне днем он встретился с Зельдой, Кельдерек остановился и обернулся к своим преследователям:

— Крыша! Крыша горит! Скорее наверх, тушите пожар!

— Он спятил! — проревел Зельда. — Кельдерек, болван несчастный, да ведь сегодня ночью в Бекле на всех крышах горит огонь! Бога ради…

— Да не там! По-вашему, я не знаю? Где часовые? Пускай поднимаются на крышу — поищите их с другой стороны!

Он один вбежал в здание через южную дверь, промчался по галерее и ворвался в полутемный зал, освещенный всего пятью или шестью факелами, укрепленными на покрытых копотью стенах. Посреди зала, рядом с решеткой, лежала ничком Зильфея; под головой у нее растекалась лужа крови. Сверху доносился треск огня и какая-то тяжелая возня, сопровождавшаяся хрустом отдираемых досок. Внезапно под крышей мелькнул длинный язык пламени, и вниз посыпались искры, угасая на лету.

Шардик, качаясь из стороны в сторону, словно расшатываемая корчевщиками ель, стоял на дыбах в дальнем конце зала и бил громадными лапами по закрытым воротам, ревя от ярости и страха перед огнем, разгоравшимся над ним все сильнее. В спине у медведя зияла рваная рана длиной в локоть, а на полу рядом с ним валялось окровавленное копье, очевидно от одного из вывешенных здесь доспехов, — должно быть, оно выпало из раны, когда зверь вскинулся на дыбы.

Перед самой решеткой, спиной к Кельдереку, стоял мужчина с луком, вероятно тоже сорванным со стены: на обоих концах древка болтались обрывки крепежных ремней. В лук была вложена стрела с тяжелым наконечником, и мужчина, явно неопытный в обращении с таким оружием, неловко пытался натянуть тетиву. Кельдерек, голый и безоружный, с диким воплем ринулся вперед. Резко повернувшись и проворно уклонившись в сторону, мужчина выхватил кинжал и пырнул его в левое плечо. В следующий миг Кельдерек набросился на него, пинаясь, царапаясь, кусаясь, и сбил с ног. Он не чувствовал ни ответных ударов, ни боли в больших пальцах, которые со страшной силой, до треска в суставах, вдавил в горло мужчины, когда колотил его затылком о каменный пол. Он вцепился в него зубами, как дикий зверь, потом разжал хватку и какое-то время молотил кулаками, а потом опять стал яростно рвать зубами, точно свирепый пес, поймавший грабителя в доме своего хозяина.

Когда Зельда и остальные вошли в зал, неся труп часового и ведя под стражей Эллерота, саркидского бана и лапанского посланника, схваченного при спуске с крыши, король-жрец Беклы, с головы до пят измазанный грязью и кровью из полудюжины колотых ран, склонялся над молодой жрицей, плача навзрыд. Растерзанное тело, простертое рядом, принадлежало Молло, делегату от Кебина, которого король забил до смерти и в буквальном смысле порвал на куски голыми руками.

С невыразимым облегчением, какое испытывает ребенок, когда в темную комнату, где он лежит, снедаемый страхом, вносят светильник, Кельдерек понял, что ему все приснилось. Для испуганного малыша страшный зверь в углу вдруг оборачивается дубовым комодом, а уродливое лицо, злобно глядевшее на него с потолка, оказывается рисунком свилеватых волокон на деревянной балке; и тотчас же становятся видны другие, истинные пропорции предметов, не сотворенные, а просто выявленные светом. Отдаленный звук за окном, хоть и нисколько не меняется против прежнего, из зловещего смеха превращается в лягушачье кваканье, а запах свежих опилок, скотного загона или вывешенных на просушку шкур, еще минуту назад казавшийся таким угрожающим — запахом самого страха, — после неуловимого смещения акцента производит совсем другое впечатление, начиная соотноситься со знакомыми людьми и чудесными обыденными вещами. Но вместе с этими вещами почти сразу возвращаются и тени, ими отбрасываемые. Забранятся ли на него, что он плакал от страха? А вдруг кто-нибудь узнал, что вчера он поступил дурно? Ребенок просто обменял одну тревогу на другую.

Туманное пространство мысли в пробуждающемся мозгу Кельдерека словно бы повернулось вокруг оси: сон и явь встали на свои места, и он осознал свои действительные обстоятельства. К Бель-ка-Тразету его не призывали — это был сон, — а значит, слава богу, больше не нужно лихорадочно придумывать доводы в свое оправдание. Ноющая боль во всем теле, безусловно, реальна, но она не от побоев, нанесенных слугами верховного барона, а от ушибов и ран, полученных в схватке с незнакомцем в зале, — судя по всему, не смертельных. С последней мыслью вернулось воспоминание обо всех событиях, которые он забыл во сне: раненый Шардик, пожар в Королевском доме, простертая на каменном полу Зильфея. Сколько времени он проспал? Внезапно — подобно копью, пронзающему доспех в уязвимом месте, — в смутную полудрему пробуждения вторглась мысль, что ведь он не знает, жив ли Шардик. Он тотчас открыл глаза с криком «Шардик!» и попытался сесть.

Он лежал в своей постели, и за южным окном, выходящим на озеро Крюк, светило бледное солнце. Похоже, шел второй или третий час после восхода. Левая рука у него была перевязана, плечо и правое бедро тоже. Закусив губу от боли, Кельдерек с трудом сел и спустил ноги на пол. В следующий миг в комнату вошла Шельдра.