Два маленьких обмана - Лиз Карлайл

Вивиана оттолкнула его руку:

– Grazie. Никаких подарков. И per amore di Dio, никаких драгоценностей. Никогда.

– Это не драгоценность, – пояснил Куин, слегка тряхнув футляр. – Хотя это может тебе понравиться еще меньше.

Вивиана несколько минут с недоверием смотрела на футляр, однако женское любопытство наконец взяло верх. Она приняла коробочку и открыла ее. На бархате вместо браслета или ожерелья лежал свернутый листок бумаги. Вивиана взглянула на Куина и заметила веселые искорки в его глазах.

– Куинтин, я не понимаю.

– Прочитай, – предложил Куин. Вивиана развернула листок и принялась читать.

– Я... Куинтин, я все же не... – Вивиана осеклась. Она не могла поверить своим глазам. От волнения у нее затряслись руки. – Тут мое имя, – прошептала она. – И твое тоже.

Куин смущенно улыбнулся:

– Вот поэтому мы с Херндоном задержались на день в Лондоне.

– О чем... о чем ты говоришь, Куинтин? – спросила Вивиана, непонимающе глядя на Куина. – Что этот... этот documento значит?

– Херндону нужно было специальное разрешение, чтобы жениться на Элис. А такое разрешение получить не так-то просто. Но нам это удалось. И тогда... ну, я не могу этого объяснить, Вивиана. Ты не оставляла мне никакой надежды. Да и сейчас тоже. Но я не мог уехать из Лондона без своего такого же листочка бумаги. Так, видишь ли, на всякий случай. Просто потому, что треть своей жизни я был влюблен в тебя и теперь знаю, что это навсегда. Вот я и отправился на другой день и получил такое же разрешение для себя. Для нас, Виви.

Вивиана прижала пальцы к вискам, пытаясь привести в порядок путаные мысли.

– Куинтин, я плохо соображаю.

– А я нет. Впервые в жизни, Виви, у меня такая ясность мыслей.

– Но... но, Куин, я поступила с тобой ужасно, и с Серилией тоже, – запротестовала Вивиана. – И я слишком стара для тебя. И слишком ревностная католичка. И еще я мать троих очень непоседливых детей. И есть еще папа, который нуждается...

Куин заставил Вивиану замолчать, накрыв ее губы властным поцелуем.

– Довольно, – сказал он. – Все это не имеет значения. Что касается меня, то я не вижу никаких препятствий. Это все мелочи, и в них всегда можно разобраться, если мы оба этого хотим. Разрешение предоставляет нам шесть месяцев для этого. Но ты, Виви, ты даешь нам эти шесть месяцев? Сможешь ли ты снова полюбить меня?

Вивиана опустила глаза и помолчала.

– Я никогда не переставала любить тебя, – наконец произнесла она. – Ты должен знать, Куин, никогда.

Куинтин опустился перед Вивианой на одно колено:

– Итак, Вивиана Алессандри, любовь всей моей жизни, женщина, которую я совершенно не заслуживаю, возьмешь ли ты меня в мужья? Выйдешь ли за меня замуж и создашь ли со мной семью? И предупреждаю тебя, любовь моя, что если этот листочек бумаги в конце концов утратит силу, то моя настойчивость – никогда. Я буду ждать год, или месяц, или две недели, а может быть, еще лет десять, и снова спрошу тебя: выйдешь ли ты за меня замуж?

Вивиана отложила в сторону бумагу.

– Так ты прощаешь меня, Куинтин? – шепотом спросила она. – За то, что я сделала с Серилией? За то, что я сделала с нами?

Куин покачал головой и тоже шепотом проговорил:

– Мы оба должны простить сами себя и друг друга, Виви. Мы должны думать только о будущем и о детях, и даже, возможно, о детях, которые появятся у нас. И мы должны сказать Серилии, что любим ее, что она нужна нам и что с этого дня мы будем заботиться о ней. Или вместе. Или отдельно. Я примирюсь с тем, что мне достанется. А что бы ты предпочла, Вивиана?

– Вместе, – ответила Вивиана и бросилась в объятия Куина. – Да, да, Куинтин, мой прекрасный юный англичанин, я выйду за тебя. Саго, я выйду за тебя хоть тысячу раз.

Лицо Куинтина светилось от счастья. Он наконец обрел любовь и семью.

– Только раз, Виви, – проговорил он. – Если я сумею подвести тебя к алтарю всего один раз, этого хватит на тысячу жизней.

Теплым дождливым вечером Куинтин вышел из своего городского дома на Керсон-стрит и быстрым шагом направился к Хеймаркету. Дорога была короткой, но не очень удобной. За пределами уединенного аристократического Мейфэра тротуары и улицы заполняли толпы людей, стремившихся сделать последние покупки на рынках или выпить рюмочку в какой-нибудь местной кофейне и кабачке.

В здании оперы Куин пробрался сквозь толпу и зашагал по длинному, тускло освещенному коридору к двери, ведущей за кулисы. В этот момент она распахнулась, и в коридор высыпала по меньшей мере дюжина смеющихся людей. Сначала они не обратили на Куина внимания. Но кто-то разглядел его в полутьме и шепотом проговорил:

– Тише, тише, это он.

Куин отступил в сторону и, приподняв шляпу, сказал:

– Добрый вечер. Репетиция закончилась?

– Наконец-то, милорд, – почтительно ответил один из теноров. – Мы увидим вас на премьере?

– Ни за что не пропущу ее, – ответил Куин. Он не оставил без внимания улыбки и оценивающие взгляды, украдкой брошенные на него в основном женской частью этой группы.

– А, Уинвуд, это вы? – Лорд Диглби Бересфорд, уткнувшийся носом в только что переданные ему нотные листы, замыкал толпу.

– Я бы на вашем месте не стал это читать на ходу, когда пойдете по Хеймаркету, старина, – посоветовал ему Куин. – Какая-нибудь телега пивовара может придавить вас своим грузом, и мир лишится гения.

– Да, но мы узнаем, что думает мир о моей гениальности, только завтра вечером, не так ли? – ворчливо заметил лорд Диглби. – Как я понимаю, вы ищете свою жену?

– Да, ищу.

– Она задержала синьорину Фабиано после репетиции. Оркестр еще не разошелся. Будьте как дома.

Куин вошел через дверь, ведущую за кулисы, в узкий длинный коридор. Навстречу ему с мрачным выражением лица шел скрипач. Лопнувшая струна его скрипки закрутилась, как выбившаяся из прически прядь волос.

– Леди Уинвуд? – приподнимая шляпу, осведомился он, поравнявшись с Куином. – Гримерная Фабиано. – Музыкант кивнул в сторону другого коридора.

Указания были излишни. Перекрывая резкие диссонирующие звуки настраиваемых инструментов, доносилась мелодия самой сложной арии из «Nel Pomeriggio», высокие ноты которой пронзали воздух, как стаккато оружейных выстрелов.

Подойдя к двери, Куин заглянул внутрь. Вивиана расхаживала по комнате перед синьориной Фабиано, ее глаза были полуприкрыты, а брови сосредоточенно сведены. Куин наблюдал, пока пение не закончилось. Последние ноты прозвучали у молодой леди безукоризненно, по крайней мере Куину так показалось.