Исследование истории. Том I - Арнольд Тойнби

В этот последний час европейского варварства славяне были, наконец, вырваны из своей цитадели аварскими кочевниками, соблазнившимися на скитания за пределами своей родной Евразийской степи, чтобы поучаствовать в тевтонской игре по разграблению и разрушению Римской империи. В чуждом окружении земледельческого мира эти потерянные дети степи стремились приспособить свой прежний образ жизни к новым обстоятельствам. В степи авары добывали себе средства к существованию, пася скот. На обработанных землях, куда они вторглись, эти скотоводы обнаружили, что подходящим домашним скотом в местных условиях будут крестьяне, и поэтому они начали, вполне осознанно, превращаться в пастухов человеческих существ. Так же как раньше они совершали набеги на стада своих соседей-кочевников, чтобы снабдить скотом недавно завоеванные пастбища, теперь они рыскали вокруг в поисках человеческого стада, чтобы пополнить запасы обезлюдевших провинций Римской империи, которая попала в их руки. Они нашли тех, кого искали, в славянах, которых собрали в стадо и разместили широким кольцом вокруг Венгерской равнины, где расположили свой лагерь. Это, по всей видимости, был процесс, в ходе которого западный авангард славянского воинства — предки нынешних чехов, словаков и югославов — сыграл свой запоздалый и унизительный дебют в истории.

Этот контраст между ахейцами и славянами показывает, что для примитивного общества полная свобода от вызова столкновений с цивилизациями является весьма серьезным препятствием. Он показывает, по сути, что подобный вызов имеет стимулирующее воздействие, когда его суровость достигает определенного уровня. Но предположим, что мы усиливаем вызов. Предположим, что мы увеличиваем силу той энергии, которую излучала минойская цивилизация, до крайней степени. Вызовем ли мы тем самым ответ, еще более блистательный, чем ответ ахейских отцов эллинизма, или снова начнет действовать «закон уменьшения отдачи»? На этот счет нам не приходится рассуждать в пустоте, поскольку между ахейцами и славянами лежало несколько других слоев варваров, в разной степени подвергшихся воздействию излучения различных цивилизаций. Что стало с ними?

Один пример, в котором европейские варвары стали жертвой излучения разрушительной силы, нам уже известен. Мы видели, как кельты были в конечном счете или истреблены, или подчинены, или ассимилированы после мгновенной вспышки энергии в ответ на стимул, который они получили через посредство этрусков. Мы сопоставили конечную неудачу кельтов в противостоянии эллинскому воздействию с относительным успехом тевтонов. Мы заметили, что тевтонский слой европейского варварства, в отличие от кельтского, сопротивлялся разрушительному воздействию эллинизма настолько эффективно, что тевтоны были способны занять место внешнего пролетариата эллинского мира и нанести эллинскому обществу во время его смертельной агонии coup de grace. По сравнению с кельтским debacle (разгромом), эта тевтонская реакция была успешной. Однако если мы сравним тевтонские достижения с ахейскими, то вспомним, что тевтоны одержали не что иное, как пиррову победу. Они пришли к смертному одру эллинского общества лишь за тем, чтобы самим немедленно получить смертельный удар от соперников — пролетарских наследников умершего общества. Победителем в этом сражении оказался не тевтонский вооруженный отряд, а Римско-Католическая церковь, в которой воплотился внутренний пролетариат эллинского общества. К концу VII в. христианской эры каждый из тех арианских или языческих тевтонских вооруженных отрядов, рискнувших посягнуть на римскую землю, был или обращен в католичество, или уничтожен. Новая цивилизация, дочерняя эллинской, была связана со своей предшественницей через внутренний, а не через внешний пролетариат. Западно-христианский мир был, в сущности, творением Католической церкви — в противоположность эллинизму, который явился творением ахейских варваров.

Давайте теперь выстроим имеющийся у нас ряд вызовов в порядке увеличивающейся суровости. Славяне долгое время были всецело свободны от вызова и явно страдали от отсутствия стимула. Ахейцы (судя по их ответу) получили то, что можно рассматривать как оптимальный вызов. Тевтоны выстояли перед вызовом эллинской цивилизации, но впоследствии потерпели поражение от вызова католицизма. Кельты, которые столкнулись с эллинским обществом в период его расцвета (в отличие от тевтонов, столкнувшихся с ним в период его упадка), потерпели от него сокрушительное поражение. Славяне и кельты знали по опыту две крайности: с одной стороны, безжизненную невосприимчивость, а с другой — сокрушительную «бомбардировку». Ахейцы и тевтоны занимают «средние» позиции в нашем сравнении, которое в данном случае состоит из четырех, а не из трех элементов. Но серединой, в смысле оптимального опыта, был опыт ахейцев.

«Арьергард» тевтонского Völkerwanderung

Можно ли определить более точно ту точку, в которой начинает действовать закон уменьшения отдачи в ряду вызовов между излучающими цивилизациями и европейскими варварами? Да, можно, поскольку есть два примера, которые мы еще не принимали в расчет. Это конфликт между Римской церковью (как родительницей западного общества) и недоразвившимся дальнезападным христианством «кельтской окраины» и конфликт между западным обществом на его ранних стадиях и дальнесеверным, или скандинавским, обществом викингов. В обоих этих конфликтах противником выступал варварский «арьергард», который всегда находился за пределами римского владычества и оставался в резерве в то время, когда тевтонский авангард вонзал свой меч в умирающее тело эллинского общества — чтобы уничтожить и, как оказалось, быть уничтоженным. Более того, оба эти арьергарда добились той степени успеха, которая, пусть и не достигнув ахейского уровня, намного превзошла успех тевтонов, следовавших за ахейцами в четырехэлементном сравнении, как мы установили на данный момент. Ахейцы сумели создать великую цивилизацию, занявшую место минойской, на которую они напали. Тевтонский авангард наслаждался мимолетным весельем в конгениальной оргии разрушения, но ничего (или почти ничего) не достиг в плане позитивных ценностей. С другой стороны, и дальнезападные христиане, и дальнесеверные викинги явились нарождающимися цивилизациями, но в каждом из случаев зародыш подвергся вызову, который оказался чрезмерно сильным. Мы уже не раз косвенно упоминали о существовании недоразвившихся цивилизаций, не включенных в наш первоначальный список, поскольку сущность цивилизации можно обнаружить в ее зрелых достижениях, а эти [цивилизации] стали жертвами «детской смертности». Ход нашей аргументации предоставляет нам теперь возможность рассмотреть две из них[345].

* * *

Недоразвившаяся дальнезападная христианская цивилизация

Кельтская окраина отреагировала на христианство совершенно по-своему. В отличие от обращенных в арианство готов и обращенных в католичество англосаксов, кельты не приняли чуждую религию в готовом виде. Вместо того чтобы позволить ей разрушить свои местные традиции, они отлили ее в форму, соответствовавшую своему собственному варварскому социальному наследию. «Ни одна другая раса, — говорит Ренан, — не показала столько оригинальности в своем пути принятия христианства». Пожалуй, мы можем отличить эту особенность уже в реакции христианизированных кельтов Британии во времена римского владычества. Мы знаем о них весьма немного, но нам известно, что они породили в лице Пелагия[346] ересиарха, который в свое время произвел в христианском мире сенсацию. Однако гораздо важнее пелагианства, в конце концов, оказалась деятельность земляка и современника Пелагия — св. Патрика[347], который принес христианство через границу римского мира в Ирландию.