Комната воды - Кристофер Фаулер

Когда коллекционер вернулся, вся его надменность улетучилась, уступив место признанию поражения. Он выбрался из канала, опустился на травянистую набережную и закрыл глаза.

– И вы действительно рассчитывали найти сосуд после стольких веков? – спросил Брайант.

– Вы не понимаете, – ответил Убеда. – Мой прадед знал о его местонахождении. Все свидетельствовало о том, что сосуд отнесло к концу притока. Они перекрыли реки, понаставили стен и решеток. Он говорил, что я смогу его найти именно здесь.

– Алебастровый горшок, слепленный еще до Христа? Вы думаете, он в целости и сохранности? Но как такое возможно?

Убеда открыл глаза и оперся на руку.

– Конечно нет. Вы что, держите меня за полного идиота? Анубис перенес печали из одного сосуда в другой. А иначе как, по-вашему, общество могло существовать столько лет?

Брайанту вспомнились сломанные статуи Анубиса в мансарде Убеды.

– Не понимаю, о чем вы, – признался он.

– Значит, не поймете никогда.

Убеда поднялся с гримасой боли и поковылял в направлении следующей арки, словно провоцируя Артура следовать за ним. Когда Мира подоспела с подкреплением, вода под аркадой снова была гладкой, как зеленое стекло, а Брайант в одиночестве стоял у ее края.

Детектив-констебль Бимсли продрог до костей.

Он топал сапогами по мостовой, стараясь вернуть ногам чувствительность, и пытался двигать большими пальцами в сырых ледяных носках, но и это не помогало. Даже соски у него онемели. Охлажденная дождевая вода отскакивала от его бритой головы и просачивалась в крошечную щель между шеей и воротником. На другой стороне реки, над пабом в Воксхолле, его приятели гуляют на вечеринке, устроенной русскими бортпроводницами, где наверняка есть девушки с холодными серыми глазами и непроизносимыми именами. Ребята отрываются по полной, хлещут водку и даже не вспоминают о своих обязанностях, а он должен бродить по улице, как самый обычный констебль.

Благодаря яркому освещению приют выглядел таким же гостеприимным, как деревенская гостиница зимой. Бимсли отказывался понимать, зачем ему приходится нести караул в такую ночь. За последние два часа меланхоличные фигуры то и дело подбирались к поцарапанному стеклу окна приемной, чтобы взять талончик в другой приют, поскольку этот был переполнен. Двое из них, пребывавшие, по мнению служащего, «в состоянии острой нужды», все-таки были сюда допущены. Каким бы подавленным Колин себя ни чувствовал, его жизненные обстоятельства не шли ни в какое сравнение с уделом этих беспомощных и, возможно, безнадежных людей. Он ломал голову, уж не наказывает ли его Брайант за какой-то проступок, давая ему такое унизительное задание, и пытался вспомнить, вся ли документация за прошлую неделю заполнена.

Чтобы немного погреться у конвектора возле входа, Бимсли то и дело заглядывал в приют, спрашивая: «Все ли в порядке?» – у скучающего человечка за конторкой. Однако, сколько бы он ни притоптывал ногами и ни хлопал руками, служащему и в голову не пришло предложить ему чаю. Тогда он решил испробовать другую тактику.

– Много народу сегодня? – спросил он.

– Бывало и больше, – процедил клерк.

– Давно вы тут? – не унимался Бимсли, готовый на все, лишь бы продлить сеанс возле обогревателя.

– Я дежурил по ночам в Хэкни, в центре беженцев на Уистон-роуд. Сплошные камбоджийцы да вьетнамцы, у себя там привыкли жить большими семьями и держать все деньги в одной большой кубышке. Приезжают сюда, а здесь дети сразу же их бросают. Семьи разваливаются, старики не могут платить за квартиру, и их вышвыривают на улицу.

– Наверно, туго приходилось? Надо же за всеми следить.

– Да они повсюду, как тут уследишь? Курды в Финсбери, албанцы в Кингз-Кроссе, ямайцы в Харлздене, колумбийцы к югу от Элефант-энд-Кастла, эфиопы в Хайбери и Тафнел-Парк – пока все бумажки заполнишь, ум за разум зайдет.

– Простите, коллега, что спрашиваю, но зачем вы здесь работаете, если вам это не нравится?

– Мой старик был настоящий расист, а в те времена сюда приезжали только с Карибских островов – маленькие чистенькие школьники, мужья на автобусах, жены в баптистской церкви по воскресеньям. Папаша не понимал, что люди просто ищут место, которое могли бы считать своим домом. Вот я и подумал: если научусь понимать, что кругом творится, то уже никогда не буду как он.

Бимсли не мог не признать справедливость этой позиции. Тут он сообразил, что держит дверь открытой, из-за чего дождь проникает в холл, и неохотно вернулся на улицу. Там он снова погрузился в полусонное состояние, глядя на здание невидящим взглядом. Колеблющийся огонь все еще трепетал в спальне Тейта; Колин предположил, что старик курит, нарушая правила, или разглядывает тени дождя на потолке, а может, читает при свете фонаря после отбоя – близилась полночь.

Если бы констебль внимательнее изучил интерьер приюта, он бы сейчас вспомнил, что на потолке каждой комнаты помещены разбрызгиватели, чтобы предотвращать инциденты, вызванные сочетанием алкоголя и пламени. Если бы он не был так оглушен дождем, он бы вспомнил, что Брайант наказал ему обходить здание каждые пятнадцать минут после того, как переднюю дверь ночлежки запрут (это произошло в одиннадцать часов).

Пламя в каморке Тейта было слишком велико для огня сигареты. Оно подпрыгивало и трепыхалось, перекидываясь на стены. Пожарная сирена не сработала. Когда к Бимсли наконец выбежал служащий, заметивший огонь на своем нечетком, древнем кабельном мониторе, пламя уже вовсю полыхало, овладев стенами из сухой штукатурки с их так называемым огнеупорным покрытием.

После холода ночи Колин сперва не почувствовал обжигающего жара на лестнице, но по мере того, как он продвигался, смолистый дым становился гуще, огонь сильнее, и констебль понял, что ему придется вернуться. Бывшее почтовое отделение было кое-как поделено на узкие каморки, которые полностью не сгорали, зато в них образовывались пузыри едкого газа. Мимо пронеслась причудливо одетая труппа: пижамы и шинели, один бездомный в неоново-желтом махровом покрывале, другой – в халате и вязаном шлеме. Кто-то ползал на четвереньках, ища сумку, где, видимо, были все его пожитки. Не будь ситуация столь отчаянной, Бимсли постыдился бы глядеть на незнакомцев, представших в столь жалком и откровенном виде. Но сейчас, в этом хаосе, он ощутил, что для любого человеческого существа нет ничего стыдного в том, чтобы бороться за жизнь.

Огонь обрабатывал пропитанное дерево и легковоспламеняющиеся покрытия, пока все это не запылало. Бимсли мгновенно почувствовал: каморка Тейта, да и весь коридор были залиты уайт-спиритом. Пластиковый контейнер расплавился и слился с сизалевым напольным ковром. Лампочки лопались, а электрические цепи выгорали. Маслянистый дым накатывал ядовитым приливом.

Семь человек со второго этажа смогли пробиться к пожарному выходу, но здесь ведь было восемь каморок, восемь обитателей. Бимсли распахнул дверь и крикнул, но угарный газ наполнил его легкие и заставил отступить. В груди жгло, из глаз хлынули слезы.