Тринадцатая редакция - Ольга Лукас

– Ещё один коктейль, пожалуйста! – помахал рукой в воздухе Шурик.

Как назло, все официанты куда-то исчезли: им показалось, что развязка близка и великолепный герой вот-вот схватит злодея с поличным, свершится месть, начнётся пальба и потом придётся объяснять санинспектору, откуда столько кровищи в обеденном зале.

– На этой оптимистической ноте я буду вынужден вас покинуть – мне пора возвращаться в офис, – решительно поднялся с места Дмитрий Олегович и, небрежно положив на краешек стола крупную купюру, с сожалением добавил: – Не могу ждать официанта. Но этого, надеюсь, хватит на то, чтобы оплатить мой ранний обед?

– Ага. И заодно – мой поздний завтрак, – кивнул Шурик. – Заберите, пожалуйста, деньги, я сам всё оплачу.

– Саша, вы необыкновенно милый собеседник, но сейчас становитесь занудой, – покачал головой шемобор. – Давайте договоримся: если вам очень хочется вернуть мне какие-то смехотворные деньги – ну, мало ли, вдруг это и в самом деле так важно для вас, – то приходите сюда, например, завтра. В это же время. Я обедаю здесь каждый день. А теперь давайте прощаться, а то мой расчудесный шеф выпишет мне штраф за опоздание. И тогда я неделю буду сидеть на голодном пайке, чтобы компенсировать это.

– Понимаю, – покивал Шурик. – У нас тоже любят штрафовать. Тогда до завтра, да?

– Я не настаиваю, – поднялся с места Дмитрий Олегович, приветливо улыбнулся и величественно удалился.

«Ну что ж, теперь остаётся только подготовить Машу и оформить, как полагается, договор. И уже завтра эти голубки упадут в объятия друг друга, и будет у этой сказки такой сладкий хеппи-энд, что всем окрестным диабетикам тошно станет».

Да, он был разочарован – почему-то, едва увидев Машу, Дмитрий Олегович решил, что её желание будет особенным, увлекательным в исполнении и достаточно нетривиальным по содержанию, а тут – даже интриги никакой завалящей не вышло. Анна-Лиза, разумеется, не придала бы этому никакого значения, для неё все желания равны, и делятся они на две категории: те, которые она уже исполнила, и те, которые очень скоро исполнит.

«Наверное, это и есть профессионализм. А ты, Дима, романтик и дилетант, а ещё, вероятно, – бездельник и лодырь», – попенял себе шемобор и набрал Машин номер.

– Ну что, скольких прекрасных сотрудников мы сегодня лишились? – поинтересовался Даниил Юрьевич, мельком взглянув на Костю. Тот наконец-то вышел из своего убежища и теперь сидел на краешке дивана в приёмной, мелкими глотками попивал кофе и просматривал важные документы, которые Наташа так и не смогла ему занести – по объективной, между прочим, причине! Ведь господин заместитель заперся у себя в кабинете, врубил на полную громкость диск «Океанский шторм. Звуки природы для релаксации» и попытался расслабиться. Расслабиться ему всё равно не удалось, несправедливо обвинённая в несоблюдении должностных обязанностей Наташа в слезах убежала к сёстрам Гусевым просить помощи и защиты, а Цианид, довольный победой над таким безобидным и очаровательным противником, оккупировал приёмную и решил дождаться Виталика, которому ох как причиталось за опоздание.

– Здравствуйте, – попытался вежливо и непринуждённо (как учил Денис) улыбнуться шефу Константин Петрович. – Все живы, здоровы. Работают.

– Вежливость у тебя уже хорошо получается, а вот с непринуждённостью надо поработать. Пошли работать. Лучше ко мне, а то тут нам могут помешать несправедливо угнетённые тобой народные массы.

Всякий раз после необоснованного всплеска агрессии, именуемого в народе «магнитные бури», Константин Петрович ходит к Даниилу Юрьевичу «на профилактический осмотр».

– Что тревожит? – ласковым тоном ночной нянечки из частной клиники для особо буйных детей спросил «доктор Пантелеймонов», когда оба они уселись – начальник за свой рабочий стол, подчинённый – на один из стоящих рядом стульев. Косте непроизвольно захотелось открыть рот и сказать «А-а-а!», но понятно было, что этим он не отделается.

– Да, в целом, как всегда. Жизнь проходит мимо и, кажется, зря.

– Эти симптомы я наблюдаю у тебя почти что каждый день. Чем же вызвано обострение?

– Наверное, это всё осень. Она как будто создана для уныния. Даже если у тебя всё хорошо – эти бесконечные дожди и всеобщий упадок сил всё равно испортят настроение. Не понимаю, как кто-то умудряется быть счастливым осенью?

– Счастливым можно быть в любое время года, – мечтательно прикрыл глаза Даниил Юрьевич. – Счастье – это вообще такой особый пятый сезон, который наступает, не обращая внимания на даты, календари и всё такое прочее. Оно как вечная весна, которая всегда с тобой, за тонкой стеклянной стенкой оранжереи. Только стенка эта так странно устроена, что иногда её не прошибить из пулемёта, а иногда она исчезает – и ты проваливаешься в эту оранжерею, в это счастье, в эту вечную весну. Но стоит тебе забыться, как приходит сторож – и выдворяет тебя на улицу. А на улице всё строго по календарю. Зима – так зима. Осень – так осень. Обычная весна с авитаминозом и заморозками – так обычная весна. Но оранжерея-то никуда не исчезла, в неё можно вернуться в любой момент, главное – поверить в то, что стеклянная стенка исчезла, поверить без притворства, без показной бодрости и долгой подготовки, непроизвольно, чтобы она и в самом деле исчезла.

– Столько условий, – вздохнул Константин Петрович. – Тогда мне вообще непонятно, как некоторые люди умудряются быть счастливыми? Наташа, Виталик, Шурик – наверняка они в этой вашей весенней оранжерее целыми днями пасутся, счастья своего не понимают! Вернее, как раз понимают и пользуются им на всю катушку. Веселятся, бездельничают, порхают себе, прыгуны-стрекозы. Такое ощущение, что я один работаю.

– Ты же понимаешь, что это только ощущение, причём – неправильное?

– Не знаю. И ещё они опаздывают.

– И засиживаются до ночи.

– А я мог бы жить по-другому… Как-нибудь… И тоже! – упрямо добавил Константин Петрович. Вышло не слишком-то героически.

– Думаешь, мог бы? Так-таки и мог? Сейчас посмотрим, – улыбнулся Даниил Юрьевич. Подошел к окну, протёр ладонью подоконник, сдвинул в сторону жалюзи и поманил подчинённого рукой – дескать, посмотри, какая за окном красота. Константин Петрович нехотя встал со стула и сделал несколько шагов вперёд. Обычно окно в кабинете Даниила Юрьевича всегда закрывали плотные матерчатые жалюзи. Потому что напротив помещалась глухая стена соседнего дома, любоваться которой было не слишком интересно. Но на этот раз окно превратилось в экран, и на этом экране показывали кино про Костино детство. Высокие потолки в квартире на Моховой, которую он почти не помнил, деревянная кроватка у окна, связка погремушек над головой, кадр не сфокусирован.

– Ну, думай, что ты сделал не так, когда именно умудрился свернуть не в ту сторону, – подсказал «доктор Пантелеймонов». Но Костя уже и без подсказки начал вспоминать свою жизнь – с самого детства, ну, со школы хотя бы. Если бы он, например, всё же уговорил родителей отдать его в химический класс…

По «экрану» побежали серые и бурые полосы.