Петербургское "дело" - Фридрих Незнанский

Лифт за несколько секунд домчал его до пятого этажа. Андрей специально поднялся натри этажа выше, чтобы не вызвать лишних подозрений. Скины ведь могли караулить его и в подъезде.

Выйдя из лифта, он некоторое время постоял на площадке, прислушиваясь к тишине. Затем стал медленно спускаться вниз. Шаг за шагом, пролет за пролетом. Эхо от шагов гулко разносилось по подъезду, и от этого Андрею делалось еще тревожнее.

Четвертый этаж… Третий…

До напряженного слуха Андрея донеслось Негромкое покашливание. Он остановился и прислушался. Так и есть. На площадке второго этаже кто-то был.

Что делать? Спускаться или не спускаться? Сделать вид, что ничего не происходит? А может, просто сбежать? — Эти вопросы вихрем пронеслись в его голове. Сердце билось, как у затравленного зверя. Волосы под париком вспотели еще больше, и кожа на голове отозвалась нестерпимым зудом. Поразмыслив несколько секунд, Андрей решил спускаться дальше. Человек, стоявший на площадке второго этажа, наверняка слышал его шаги. И если он сейчас сбежит, этот человек сразу что-то заподозрит.

Скрепя сердце Андрей стал спускаться. Ноги у него онемели и словно бы зажили отдельной от тела жизнью. Шаг за шагом — мерно и спокойно — вышагивали они по гулким ступенькам. И вот уже Андрей увидел спину незнакомца. Его темный силуэт четко выделялся на фоне бледного квадрата окна.

От волнения у Андрея перехватило дыхание, однако он не остановился. Шаг, еще шаг… И тут незнакомец обернулся. И в следующий момент у Андрея отлегло от сердца. Это был сосед Ваня Ахметьев, семнадцатилетний балбес и недотепа, которого вышибли из школы год назад и который до сих пор болтался без дела, не желая выбирать между двух зол — заводом и училищем. Комплекция у Вани была, как у борца сумо, рост, как у хорошего баскетболиста, а мозги, как у четырнадцатилетнего подростка.

— Привет! — машинально произнес Андрей.

— Здравствуй… те, — слегка заторможенно отозвался Ваня. Сигарета повисла у него на губе.

Только тут Андрей вспомнил, в каком диковинном виде он предстал перед соседом. Он стянул с носа очки и, заставив себя непринужденно улыбнуться, сказал:

— Что, своих не узнаешь, чел?

— Э-э… Андрюха? Ты, что ли?

— Ну.

Физиономия Вани расплылась в улыбке:

— Вот, блин! А я тебя не узнал. Ты че, имидж сменил?

— Ага. Нравится?

Ваня с любопытством уставился на соседа.

— Ну… типа ничего, — протянул он. — Только не пойму, че с тобой не так.

— Дурила! — весело сказал Андрей. — Я башку перекрасил.

— А-а! — засиял Ваня. — То-то я смотрю… — Он прищурился и посмотрел на чернявую шевелюру Андрея круглыми от восторга глазами. — Слушай, а нормально!

— Сам знаю. Маманю мою сегодня не видел?

Ваня покрутил головой:

— Не-а. Там у вас из двери записка какая-то торчит.

— А ты давно здесь стоишь?

— А хрен его знает. Три сигареты уже выкурил. Там у меня, понимаешь, предки отношения выясняют. Я и смылся, чтоб под горячую руку не попасть.

— Ясно. Ну ладно, бывай.

— Пока!

Ваня, удивление которого уже сошло на нет (вот они, преимущества флегматичного характера и отсутствия воображения), снова отвернулся к окну и запыхтел дешевой вонючей сигаретой.

Андрей тем временем спустился еще на один пролет и остановился перед дверью свой квартиры. Записку он увидел сразу. Белый клочок бумаги, торчащий из щели между дверью и косяком. На сердце у Андрея снова стало тревожно. В горле пересохло от нехорошего предчувствия.

Он стоял перед дверью, таращась на записку, и никак не мог заставить себя вынуть ее. Ладони у Андрея вспотели от страха, и он вытер их об джинсы.

«Возьми записку! — сказал себе Андрей, сжав зубы, — Возьми записку, слабак!»

Он протянул руку, ухватил клочок бумаги и выдернул его из щели.

У Андрея задрожали пальцы. К горлу подкатил ком.

— Они забрали ее, — тихо проговорил он. — Они ее забрали.

— Чего? — отозвался с площадки Ваня. — Андрюх, ты че-то сказал?

Суставы на кулаках Андрея хрустнули, и он крикнул, не сдерживая эмоций:

— Ублюдки забрали ее! Забрали! О господи…

Голос его задрожал от рыданий.

Пожилой субъект в затертых до дыр джинсах и сильно поношенной куртке, однако с печатью значительности на небритом лице, сунул карточку в прорезь телефонного аппарата и набрал нужный номер.

— Слушаю, — ответили ему.

Субъект оглянулся, проверяя, не следит ли за ним кто-нибудь, затем поплотнее прижал трубку к уху и тихо сказал:

— Алло. Агент национальной безопасности Сомов вызывает бункер! Прием!

— Хватит валять дурака, Сомов.

— Не понимаю вас, курсант. Мне нужен кто-нибудь из командиров. Прием!

— Хорошо, черт с тобой. Капитан Петров на связи!

Субъект приободрился.

— Товарищ капитан, вас приветствует Сомов. Человек, которому вы должны триста пятьдесят рублей. Помните?

— Помню. Чего звонишь?

— То есть как это чего? Он пришел. Ваш парень пришел.

— Э-э… Ты ничего не путаешь?

На лице субъекта появилась саркастическая усмешка:

— А чего мне путать, я ведь не алкаш. Пришел как миленький. Вот только…

— Что?

— Да странный он какой-то, этот ваш объект наблюдения. Ну то, что в темных очках, — это еще полбеды, это, так сказать, дело частных предпочтений и медицинской светочувствительности глаз. Так ведь он еще и в парике. И в парике черном, что полностью разрушает сложившийся стереотип его внешности.

— Погоди, погоди… То есть он замаскировался?

— Может, да. А может, нет.

— Черт подери, что это значит?

— Парик употребляют в различных целях. Одни маскируют собственную индивидуальность, другие — плешь, а третьи — формальную некрасивость собственного черепа.

— Чертов болтун! Он еще там?

— Кто?

— Конь в пальто! Этот парень!