Мир глазами Гарпа - Джон Уинслоу Ирвинг

себя дома, — сказал Дункан, — а я у себя. И я хотел бы сегодня переночевать у Ральфа — с Ральфом.

— Только не в будни, ведь тебе завтра в школу, — сказал Гарп.

— Сегодня же пятница! — воскликнул Дункан. — Господи, папа!

— Не ругайся, Дункан, — сказал Гарп. — Когда придет мама, можешь спросить у нее. — Он и сам понимал, что весьма неуклюже уклоняется от прямого ответа сыну. Гарп относился к этому Ральфу с подозрением — хуже того, он боялся отпускать Дункана на ночь к Ральфу, хотя Дункан уже не раз ночевал у Ральфа. Ральф был постарше, и этому мальчику Гарп почему-то не доверял; вдобавок Гарп недолюбливал мать Ральфа — она часто уходила куда-то по вечерам и оставляла мальчиков одних (Дункан сам рассказывал). А Хелен однажды назвала ее «неряхой» — это слово всегда очень занимало Гарпа (как и женщины, которых так называли). Отец Ральфа дома не жил, так что «неряшливость» матери Ральфа усугублялась ее статусом «брошенной» жены.

— Я не могу ждать, пока придет мама, — сказал Дункан. — Мать Ральфа сказала, что ей нужно знать до ужина, приду я или нет; иначе я вообще могу не приходить.

За ужин отвечал Гарп, и мысль об этом несколько отвлекла его. Интересно, который сейчас час, подумал он. Дункан, похоже, приходит домой в самое разное время.

— А почему бы тебе не предложить Ральфу переночевать у нас? — спросил Гарп. Знакомая уловка. Ральф часто ночевал у Дункана, тем самым избавляя Гарпа от волнений по поводу беспечного поведения миссис Ральф (он никак не мог запомнить фамилию Ральфа).

— Ральф всегда у нас ночует, — сказал Дункан. — И я тоже хочу переночевать там.

И что же вы там намерены делать? — подумал Гарп. Выпить, покурить травку, помучить кошек, пошпионить за случайной любовной сценой в спальне миссис Ральф? Но Гарп понимал, что Дункану всего десять лет и он на редкость чистый ребенок — и очень осторожный. Возможно, мальчикам просто нравилось оставаться одним в доме, где Гарп не улыбается, слушая, как они разговаривают друг с другом, и без конца не спрашивает, не хотят ли они того или другого.

— А может, ты позвонишь миссис Ральф и спросишь, нельзя ли тебе перезвонить чуть позже, когда придет твоя мама и ты сможешь точно сказать, придешь к ним или нет? — предложил Гарп сыну.

— О господи! «Миссис Ральф»! — простонал Дункан. — Мама же, как всегда, скажет: «Я не против. Пойди спроси папу».

Умный парнишка, подумал Гарп. Он чувствовал, что попал в ловушку и вот-вот выпалит, что страшно боится, как бы миссис Ральф не подожгла дом и не спалила их всех заживо ночью, когда сигарета, с которой она уснет, упадет на подушку и ее волосы вспыхнут… Больше ему было нечего сказать…

— Ладно, ступай! — сказал он сердито. Он даже не знал, курит ли мать Ральфа. Она ему просто не нравилась — с виду. И Ральфа он подозревал в дурных наклонностях только потому, что мальчик был чуть постарше Дункана.

Впрочем, Гарп подозревал большую часть людей, к которым тянуло его жену и детей; он испытывал неутолимую потребность защищать их, тех немногих, кого любил всем сердцем, от коварных «всех остальных». Бедная миссис Ральф была не единственной жертвой, опороченной его параноидальным воображением. Я должен чаще выходить из дома, бывать на людях, думал Гарп. Будь у меня постоянная работа… Эта мысль приходила к нему каждый день, и он подолгу ее обдумывал, поскольку сейчас ничего не писал.

В мире практически не было такой работы, которая бы его привлекала, и уж точно не было такой, для которой он имел бы достаточную квалификацию. Он прекрасно знал, что умеет делать очень и очень немногое. Он мог, например, писать книги и, когда действительно писал, когда работа спорилась, верил, что пишет очень неплохо. Но в основном он думал о постоянной работе, так как испытывал необходимость побольше узнать о других людях, преодолеть свое недоверие к ним. Работа, по крайней мере, заставила бы его вступать в контакты с другими людьми, ведь, если его не заставить силой с кем-то общаться, он предпочтет сидеть в одиночестве дома.

Из-за своего стремления стать писателем он никогда, собственно, и не задумывался всерьез о приобретении какой-нибудь профессии или о постоянной работе. Теперь же именно из-за желания стать настоящим писателем он думал, что постоянная работа вне дома ему необходима. Мне не хватает знания людских характеров, я далеко не все могу вообразить себе, думал он, но, возможно, истинная причина заключалась в том, что ему очень мало кто нравился. И он уже слишком давно не писал ничего такого, что бы нравилось ему самому.

— Ну, я пошел! — крикнул Дункан, и Гарп встрепенулся.

У мальчика за спиной громоздился ярко-оранжевый рюкзак, желтый спальный мешок был аккуратно свернут и привязан к рюкзаку снизу. Гарп сам выбирал их — такие мешок и рюкзак сразу заметишь издалека.

— Я тебя подвезу, — сказал Гарп, но Дункан снова округлил глаза.

— Так ведь машина же у мамы! А она еще с работы не вернулась. Ты что, пап?

Ну разумеется; Гарп глуповато усмехнулся. Потом увидел, что Дункан садится на велосипед, и крикнул ему вслед:

— Может, лучше пешком прогуляешься?

— Зачем это? — спросил Дункан с досадой.

Чтобы твой позвоночник не пострадал, когда тебя посреди улицы собьет машина, и за рулем будет психованный подросток, или пьяный мерзавец, или старик, у которого случился сердечный приступ, думал Гарп, чтобы твоя чудесная, теплая детская грудь не превратилась в кашу, ударившись о бордюрный камень, чтобы твоя прелестная головка не треснула, как орех, когда ты вылетишь на середину тротуара и какой-нибудь кретин завернет тебя в старую тряпицу, словно ты чей-то щенок, которого он отыскал в сточной канаве, а зеваки тут же выбегут на улицу и начнут гадать: «Это чей же? Похоже, он из того зеленого с белым дома, что на углу улицы Вязов». А потом кто-нибудь привезет тебя домой, позвонит у двери и скажет: «Ох, простите, мне очень жаль, но это случайно не ваш?» — и укажет на окровавленный грязный тючок на заднем сиденье машины. Но вслух Гарп сказал лишь:

— Ладно, Дункан, поезжай на велосипеде. Только осторожней!

Он смотрел, как Дункан пересек улицу, миновал дом напротив, перед поворотом внимательно осмотрелся («Хороший мальчик! Не забыл посигналить рукой, что поворачивает, — но, возможно, это он только сейчас так сделал — ради моего спокойствия…»). Вообще-то это был тихий, спокойный пригород маленького университетского городка; удобные зеленые участки, домики на одну семью — в основном здесь жили