Пристрастие к смерти - Филлис Дороти Джеймс

— Тем не менее — ответил генерал, — когда мы получим нового депутата, нужно будет подыскать ему что-нибудь получше.

Мазгрейв без всякого раздражения сдался:

— Можно переселить Джорджа. Или использовать для приема посетителей ту переднюю комнату на верхнем этаже. Но тогда пожилым людям придется подниматься пешком по лестнице. И я не вижу, куда можно было бы перевести бар.

Дэлглиш почти ожидал, что он сейчас же приступит к осуществлению плана передислокации, позабыв об остальных заботах.

— Стала ли его отставка неожиданностью? — спросил он.

— Полной, — ответил Мазгрейв. — Настоящим шоком. Шоком и предательством. Не будем говорить обиняками, генерал. Сейчас плохое время для дополнительных выборов, и он должен был это понимать.

— Едва ли это можно назвать предательством, — не согласился генерал. — Мы никогда не рассматривали наше место в парламенте как переходящее.[26]

— В наше время любое место, которое обеспечивается менее чем пятнадцатью тысячами голосов, является переходящим. Он обязан был оставаться на посту вплоть до выборов.

— Он объяснил вам свои соображения? Полагаю, он встретился с вами обоими, а не просто написал прошение? — поинтересовался Дэлглиш.

И опять первым ответил Мазгрейв:

— О да, он с нами встретился. Даже отложил написание прошения лорд-канцлеру, пока не сообщил нам. Я был в отъезде — обычно я беру краткий отпуск осенью, — и он благородно ждал, пока я вернусь. Приехал сюда вечером в прошлую пятницу — в пятницу тринадцатого, выбрал денек! — и сказал, что не считает для себя правильным продолжать депутатскую деятельность, что для него настало время сменить жизненный курс. Естественно, я спросил, как именно он хочет «сменить курс». «Вы член парламента, — напомнил я ему, — а не водитель какого-нибудь чертова автобуса». Он ответил, что пока не знает, что ему еще не было указания. «Указания от кого?» — спросил я. «От Бога», — ответил он. Знаете ли, редко встретишь человека, способного сказать такое. Нет более надежного способа оборвать всякий разумный спор, чем дать такой вот ответ.

— Как он выглядел?

— О, идеально спокойным и совершенно нормальным. Слишком спокойным. Это-то и было странно. Немного мрачноватым, вам так не показалось, генерал?

— Он показался мне человеком, освободившимся от боли, от физической боли, — очень тихо ответил генерал. — Был бледен, изнурен, но совершенно умиротворен. Это состояние в человеке невозможно не распознать.

— О да, он был умиротворен. И очень упрям. Спорить было бессмысленно. Удалось лишь выяснить в конце концов, что его решение не имело никакого отношения к политике. Я спросил его напрямик: «Вы разочаровались в партии, в ее политике, в депутатской деятельности, в нас?» Он ответил: «Ничего подобного. Это никак не связано с партией. Просто я сам должен измениться». Мой вопрос его, кажется, удивил, даже позабавил как неуместный. Ну, для меня-то он не был неуместным. Мы с генералом отдали служению партии всю жизнь. Для нас это важно. Это не игра, не банальное занятие, которое можно бросить, когда надоест. Нам требовалось более удовлетворительное и, черт возьми, разумное объяснение, чем то, которое мы получили. А ему явно не хотелось говорить об этом. Как будто мы обсуждали организацию летнего праздника.

Он стал вышагивать по комнате взад-вперед, гнев его был почти осязаем.

— Боюсь, мы ничем не помогли ему, — мягко сказал генерал. — Совсем не помогли.

— Он не просил о помощи, разве вы не помните? Ни о помощи, ни о совете. За этим он отныне обращался к высшей силе. Лучше бы он никогда не переступал порога той церкви. Кстати, зачем он туда пошел, вы не знаете? — Он предъявил этот вопрос Дэлглишу как обвинение.

— Из интереса к викторианской церковной архитектуре, полагаю, — примирительно ответил Дэлглиш.

— Жаль, что его интерес не лежал в области рыбной ловли или собирания марок. Ладно, он ведь мертв, бедолага. Какой теперь смысл сожалеть?

— Вы видели ту статью в «Патерностер ревю», конечно? — спросил Дэлглиш.

Мазгрейв взял себя в руки и сказал уже спокойно:

— Я не читаю подобных изданий. Если мне требуется обзор новых книг, я просматриваю воскресные газеты. — По его тону можно было понять, что иногда он позволяет себе подобную странность. — Но кто-то ее прочел и вырезал; она имела весьма интенсивное хождение среди избирателей. Генерал считает, что она давала основания для судебного преследования.

— Я думал, что могла дать, — уточнил генерал. — И советовал ему проконсультироваться со своим адвокатом. Он обещал подумать об этом.

— Он сделал даже больше: показал ее мне, — сообщил Дэлглиш.

— И попросил вас провести расследование, да? — Мазгрейв по-прежнему говорил резким тоном.

— Не совсем. Он не имел в виду ничего конкретного.

— Вот-вот. Он вообще был крайне неконкретен в последние недели. Разумеется, когда он впервые сообщил нам, что написал прошение премьер-министру и заявление о сложении депутатских полномочий, мы вспомнили об этой статье и приготовились к скандалу. Напрасно, конечно. Тем не менее есть кое-что, о чем лучше рассказать. Теперь, когда он мертв, это не причинит ему никакого вреда. Это случилось той ночью, когда утонула девушка — Дайана Как-ее-там.

— Дайана Траверс, — подсказал Дэлглиш.

— Именно. Он объявился здесь той ночью, вернее даже, под утро, потому что было уже далеко за полночь. Я все еще находился тут — работал с кое-какими документами. У него было чем-то или кем-то расцарапано лицо. Царапины были поверхностными, но все же кровоточили, на них едва начала образовываться корка. Полагаю, это могли быть следы кошачьих когтей или он напоролся на розовый куст. Но равным образом это могли быть и женские ногти.

— Он дал какое-нибудь объяснение?

— Нет. Он не стал затрагивать эту тему, я — тоже, ни тогда, ни позднее. Бероун умел вести себя так, чтобы ему не задавали нежелательных вопросов. К той девушке это не могло иметь никакого отношения. Известно, что он не присутствовал на ужине в «Черном лебеде» тем вечером. Но после, когда мы читали эту самую статью, странность совпадения поразила меня.

Да уж, подумал Дэлглиш и спросил — только потому, что вопрос был обязательным, а не потому, что надеялся получить полезную информацию, — мог ли кто-нибудь из избирателей знать, что Бероун будет в церкви Святого Матфея в ночь своей смерти. Поймав пристально-настороженный взгляд Мазгрейва и страдальческую гримасу генерала, он добавил:

— Мы должны рассмотреть вероятность того, что это было спланированное убийство и убийца знал, где будет Бероун. Если сэр Пол говорил об этом кому-нибудь — возможно, по телефону, — то существует вероятность, что кто-то подслушал этот разговор и без всякой задней мысли поделился с кем-нибудь информацией.