Кожеед - Владимир Мистюков

— Ориентир: братская могила, — напомнил он.

— Да.

Они спрашивали у местных — никакой братской могилы в деревне нет. Никаких бункеров времен войны в лесу. Кладбище, да, кладбище есть. В соседней деревне им показали старый разрушенный блиндаж в лесу и оплывшие, заросшие окопы. Денис нашел ржавый кожух от ППШ и горсть гильз. Здесь когда-то проходили рубежи 23 армии. Следы войны тут были. Но никакой запертой в бункере женщины.

Они объехали так несколько деревень в округе, иногда по совсем плохой дороге. «Мерс» с трудом справлялся. Вымотались оба, уже начинало темнеть.

Денис помедлил. После очередной неудачи они стояли у «мерса», Юрьевна достала сигарету и закурила. Денис впервые видел, что она курит.

— Похоже, он нам соврал, — сказала Юрьевна. Удивления, правда, в ее голосе не было.

— Значит, она мертва? Эта Нина?

Юрьевна кивнула.

— Думаю, да. Понимаешь, есть всего два правила. Первое: никогда не верь социопатам. Социопаты всегда врут. Кожеед нам врал, даже когда ему это было невыгодно.

— А второе?

Юрьевна подняла голову и посмотрела на Дениса.

— Никогда не делай того, о чем просит социопат. Никогда. Но, впрочем, ты сам это лучше меня знаешь.

Денис усилием воли подавил рычание. Сжал зубы.

«Из-за нее мы оказались там, в той проклятой комнате. Из-за этой чертовой суки Нины, жены долбаного урода Свечникова!» Денис понял, что ненавидит ни в чем не повинную женщину. До зубовного скрежета. Своими руками бы убил. Но сначала ее нужно найти.

— А поиски у Охотич?

— Все еще продолжаются. Как у деревни Посохи, где была его первая жертва, как он сказал. Прочесывают лес и тому подобное.

— И что?

— Ничего. Думаю, ничего и не найдут.

— Потому что она была мертва с самого начала?!

Юрьевна вздохнула.

— Денис, если ты ищешь оправдание для смерти брата — это бесполезно.

Дениса словно ударили под дых. С силой. В глазах потемнело, голова закружилась.

— Даже если бы мы нашли Нину живой, это ничего бы не изменило, — продолжала Юрьевна. — Твой брат и твои друзья мертвы. Как и врачи «скорой». Никаких весов, взвешивающих жизни, не существует. Мол, одна жизнь весит столько, другая больше или меньше. Это просто страшная нелепая случайность, что вам встретился Кожеед. И все.

До Москвы они добрались под утро. Уже медленно светало — и утренняя летняя Москва дышала свежестью и покоем, машин совсем немного. «Нет ничего красивее Москвы, — подумал Денис внезапно. — Как я раньше этого не замечал?»

— Останови у метро, — попросил он.

Следовательница кивнула. Морщинки вокруг ее глаз показались ему нарезанными ножом для бумаги. Серо-рыжеватый от пыли «мерс» притормозил.

— Что теперь? — спросил Денис.

Светлана Юрьевна покачала головой. Коснулась его плеча, Денис отдернулся. Юрьевна вздохнула, улыбнулась ему мягко.

— Время покажет. Передавай привет отцу.

У Дениса задергалась щека. Он бросил:

— Надеюсь, я тебя больше никогда не увижу, — вылез из машины, хлопнул дверью.

Юрьевна смотрела, как он идет к метро. Упрямый. Резкий. Но такой… управляемый. Потом села в машину и поехала домой. Пора было отдохнуть.

Утро. Квартира Юрьевны

Юрьевна набрала код, вошла в подъезд. Поздоровалась с консьержкой. Светлый и чистый подъезд был заставлен кадками с цветами, словно тропический сад. Если консьержку и удивил ее вид, она ничем это не показала. Элитный дом, у всех свои причуды.

Она поднялась на лифте, открыла дверь своим ключом и вошла. В коридоре стоял аромат свежесваренного кофе — значит, Полина уже встала. Она всегда варила кофе в турке.

— Полина! — позвала Юрьевна. — Полина, я дома.

— Я в душе! — крикнули из коридора.

Полина работала в банке, Юрьевна не вникала, в каком именно. Без разницы. В свои тридцать два Полина была какой-то топ. Зарплаты Полины хватило бы, чтобы платить половине районного следственного комитета. И квартира тоже на самом деле принадлежала Полине. Когда Юрьевна раньше видела российские сериалы про полицию, ее всегда забавляло, что у всех следаков в каком-нибудь Урюпинске квартиры — дизайнерские лофты, идеальные для мрачного скандинавского алкоголизма. И обязательно с черными простынями на кровати. Сколько там провинциальный следак зарабатывает в месяц? Пятнадцать тысяч? Ага-ага. Плюс еще две-три штуки в месяц отдает экспертам… А все остальное, конечно, тратит на черные простыни и элитное бухло.

Тем не менее, сейчас Юрьевна жила именно в такой квартире. В лаконичном скандинавском стиле, стекло, белый пластик, светлое дерево и масса света. И как тут без мрачного алкоголизма, скажите?

Первым делом Юрьевна вымыла руки на кухне. Достала бутылку из бара и налила виски в тяжелый стакан. Вдохнула запах. Спейсайд, двенадцать лет. Дымные нотки. Ваниль. Кожа. Дуб.

Кажется, ее начало отпускать.

Она со стаканом в руке прошла в спальню, сбросила с себя всю одежду. Посмотрела в зеркало. Стройная, подтянутая, длинноногая блондинка. Через живот и бедро шли старые шрамы. Спиной к зеркалу лучше вообще не поворачиваться, там месиво. Полину это не смущало, а наоборот, заводило. К черту, она допила виски, поставила стакан и стянула трусики. Вся одежда насквозь пропиталось жирным запахом гари, пыли, пота и леса. «Залезть, что ли, к Полине в душ?» Эта мысль показалась ей соблазнительной.

Юрьевна сняла кобуру с пистолетом, положила на этажерку. На полках сплошь книги — десятки книг по криминалистике, психологии, уголовному праву, психопатам, Mindhunter на английском и русском. Рядом, на полке — черно-белое фото в рамке: Свечников, Юрьевна, Максимыч. Все моложе лет на двадцать. За их спинами — низкий кирпичный забор, вдалеке — огромное здание еще дореволюционной постройки. Круглый купол центрального корпуса, колонны, статуи атлантов.

Четвертый человек на фото был срезан рамкой, лица не видно. «Место силы, — подумала Юрьевна про здание с колоннами. — Место чудовищной боли». Эти воспоминания пугали и одновременно притягивали ее. «Возможно, когда-нибудь мне придется туда вернуться», подумала она.

Телефон завибрировал. Юрьевна достала его из сумочки, посмотрела на экран.

Максимыч. Она замялась на две секунды, нажала «ответ».

— Света, меня все-таки «ушли», — сказал Максимыч без всяких вводных. — Ухожу на пенсию с понедельника. Займусь «народным хозяйством», — он помедлил. — Собаку заведу, на охоту поеду.

«Ты же на самом деле ненавидишь охоту. Ты любишь только охоту на человека. И власть». Для власти у Максимыча теперь вместо цепных псов юстиции будет собака.

Вот что Юрьевна хотела сказать. Но потом сказала другое: