Крах плана Шлиффена. 1914 г. - Максим Оськин

Штаб 2-й армии вообще намеревался сдаться, однако начальник оперативного отделения полковник Вялов увлек людей за собой, лично уничтожил расчет германского пулемета, оказавшегося на дороге, и вывел штаб из окружения (Вялов погиб в 1915 г.). Интересно, что некоторые участники войны считают, что в катастрофе виноват, прежде всего, штаб 2-й армии. Самсонов, как известно, вступивший в командование армией, что называется, «на ходу», получил уже готовый штаб. Единственным человеком, которого генерал Самсонов привел с собой, был полковник Крымов, отправленный в 1-й армейский корпус.

Утром 13 августа командарм-2, трезво оценив складывавшуюся обстановку, принял решение об отходе центральных корпусов к государственной границе, однако зачем-то решил созвать совещание чинов своего штаба. В результате штаб высказался за продолжение движения вперед, к Алленштейну, и А.В. Самсонов позволил себя уговорить. П.И. Залесский после войны писал, что именно штаб 2-й армии стал той причиной, что повлекла к разгрому. А.А. Свечин полагает, что одним из главных виновников поражения 2-й армии явился начальник штаба армии П.И. Постовский[211].

Еще долгое время в России полагали, что командарм-2 попал в плен, и только в 1915 г. вдова генерала – Е.А. Самсонова, бывшая одной из трех сестер милосердия, участвовавших со стороны России в осмотре лагерей русских военнопленных, – разыскала останки командарма-2, получив разрешение от немецких властей о перезахоронении праха генерала на родине. Лишь 18 ноября 1915 г. тело Самсонова было доставлено в Петроград и затем его повезли в его имение в Херсонской губернии. На гроб был возложен венок из живых цветов от императрицы Марии Федоровны[212].

Таким образом, не сумев организовать операцию, командарм-2 А.В. Самсонов покончил жизнь самоубийством. А.А. Керсновский говорит по этому поводу: «Видя, что все пропало – и притом по его вине – он не сумел найти единственный почетный выход из этого положения, не сумел пасть смертью храбрых во главе первого же встретившегося батальона, а предпочел умереть жалкой смертью малодушных…»[213]. Но в Ставке считали немного по-иному: «Самсонов, напутав сначала и будучи очень виноват, искупил вину последними минутами жизни»[214].

Нисколько не намекая на желательность самоубийства попадавших в окружение русских военачальников, мы хотим лишь подчеркнуть, что в своих оценках А.А. Керсновский не всегда справедлив: если Самсонов «предпочел умереть жалкой смертью малодушных», то другие не делали и этого. Впрочем, самоубийство было еще не самым худшим выходом для лично честного человека: комкор-23 К.А. Кондратович вообще поспешил отступить чуть ли не в одиночку, и его корпус (вернее, одна дивизия) также погиб в «котле». А генералы Артамонов и Благовещенский бежали от своих войск.

Нельзя забывать и о таких факторах, как субординация, честь знамен и позор пленения, несовместимых с кодексом офицера. Вне сомнения, А.В. Самсонов, терзаемый не только чувством вины и раскаяния за неудачу, но и движимый неписаными постулатами офицерского кодекса, принял на себя ответственность. Следует сравнить: в ноябре 1915 г. русским партизанским отрядом был взят в плен командир 82-й германской резервной пехотной дивизии генерал Фабериус. Уже на пути в штаб русского корпуса, воспользовавшись разгильдяйством русского конвоирующего офицера, Фабериус застрелился. Поэтому справедливой является оценка поступка командарма-2, данная его ближайшим помощником и товарищем, которого, к сожалению, не было рядом с командармом в ту трагическую ночь, А.М. Крымова. В письме к супруге генерала Самсонова Екатерине Александровне полковник Крымов отметил: «Александр Васильевич роковым выстрелом взял на себя мужество отвечать за всех. Отечество и высшее руководство остались незапятнанными».

Принявший после пленения комкора-15 Н.Н. Мартоса руководство центральной группировкой комкор-13 Н.А. Клюев во главе 4-тысячного авангарда, за которым непосредственно следовало еще 15 тыс. активных штыков, сдался перед последней линией германского кольца. Эта линия – несколько неприятельских батальонов. Нерешительность характера генерала Клюева, наряду с его несомненной высокой теоретической подготовкой, проявлялись еще до войны. Так, при проведении в жизнь мероприятий плана развертывания 1912 г. начальник штаба Варшавского военного округа Н.А. Клюев допускал развертывание против Восточной Пруссии 9 русских корпусов лишь при оставлении немцами в этой провинции 3 корпусов. В то же время, при оставлении германским командованием на восточной границе от 5 до 7 корпусов, генерал Клюев требовал обращения главных сил против Германии – введения в действие «плана Г». Представляется, что расчеты Н.А. Клюева касались лишь перволинейных германских корпусов. И в этом отношении «план Г» по клюевскому варианту не понадобился, другой момент, что резервные корпуса были не хуже перволинейных. Но вот этого осторожничавший начальник штаба Варшавского военного округа, который должен был составить штаб Северо-Западного фронта, направленного против Германии, не учел.

Своей сдачей в плен генерал Клюев фактически предал тех героев, что должны были прикрывать отход главной колонны. Отбиваясь до последнего патрона, дабы дать главным силам еще немного времени, эти заслоны, как правило, погибали практически полностью. Чтобы вывести корпус из «клещей», генералу Клюеву требовалось оставлять арьергарды, обреченные на уничтожение во имя спасения остальных. Эти арьергарды составлялись из отдельных батальонов пехотных полков, но во главе со своими полковыми командирами и при знаменах полка, а потому можно считать, что дрались здесь именно полки.

Отступая через узкое озерное дефиле у деревни Шлаг, 144-й пехотный Каширский полк и приданная ему гаубичная батарея до последнего сдерживали натиск противника, наседавшего на 13-й армейский корпус (командир бригады А.А. Калюжный погиб в бою). У деревушки Шведрих отдельные роты 2-го Софийского, 141-го Можайского, 142-го Звенигородского пехотных полков, в свою очередь, истекли кровью, чтобы дать корпусу лишний шанс. Целый день держался в Каммервальдском лесу растрепанный 1-й пехотный Невский полк четырежды раненного в этом бою полковника М.Г. Первушина. Изнемогая под огнем, расстреливаемые пулеметами и пушками русские заслоны, когда становилось невмочь терпеть, бросались в штыки: никто не мог уцелеть, но корпус получал еще полчаса, еще час форы.

К сожалению, генерал Клюев не спешил использовать это время, а потому кольцо окружения сжималось гораздо быстрее, нежели истаивали под артиллерийскими ударами русские арьергарды и заслоны. Неопытный в огне (Н.А. Клюев ранее никогда не участвовал в войне), комкор не сумел правильно и своевременно распорядиться вверенными ему людьми. К чему же тогда была гибель отважных солдат и их командиров, если комкор-13 не найдет ничего лучшего для оказания чести павшим, как сдать корпус в плен перед последней, еще довольно жидкой, цепью немцев?