Эта тварь неизвестной природы - Сергей Жарковский

– Так это вы про него, что он спит?

– Ну да, он много спит. Постоянно. И очень много ест. Непрерывно!

Капитан Житкур дождался, когда они закончат, никак не выражая своего нетерпения.

– А ефрейтора – в город, рядовой.

– Не понял. Как – в город? Он же сразу откинется, прямо на границе.

Житкур улыбался. Фенимор посмотрел на доктора. Доктор посмотрел на капитана и тоже заулыбался.

– Не откинется, Вадик, проверено. Он совершенно автономен. Он живой, – сказал он с гордостью. – По-настоящему.

Тут капитан наконец впервые посмотрел на часы.

– Ну, чаю попили, Вобенака кирнул, – по коням, рабы «Девятки». Мне кажется, что времени у нас до ночи, но тянуть кота тоже отставить, ибо мало ли. Доктор отберите груз… Я так полагаю, вы суму помощника Бролсмы, оружие его старинное, и две больших банки «пудинга» возьмите.

– Хвоста-то будить? – спросил доктор.

Фенимора передёрнуло. Житкур усмехнулся.

– Проще нет. Пусть уж спит. Товарищ рядовой разбудит его в городе. Понянькаться с ним придётся, Вадим. Тряхнуть стариной.

– Я уже понял, – зло сказал Фенимор.

– Ты на это смотри позитивно, Вадим, – сказал капитан Житкур. – Ты себе рейтинга набрал сегодня, это что-то с чем-то, сколько. Достиг «Житкура», раз. От самого Капустина, супертрек! Привёз тридцать две банки «пудинга». Это два, это другому на всю жизнь славы, не считая здоровья. – Тут он остановился. – Так вот зачем тебе «пудинг»! Ах ты, стервец. Браво, Вадим, я не подумал даже… Ну, молодец, молодец. Дальше! Привёз настоящего Лазаря. Это тебе не прапорщик твой, с дырками какими-то жалкими, живущий на нейтралке. Это настоящий, зрелый, многолетний живой труп. Да с тебя перестанут деньги в «Чипке» брать за выпивку, к гадалке не ходи!

– Да ну вас, шеф!

– Ну, ну так ну. По коням.

Они разом встали из-за стола и принялись, по обычаю, собирать посуду на разнос, чтобы сообща помыть всё на кухоньке.

– Вадим, личный вопрос, – сказал капитан. Вяткин тут же с выражением деликатности забрал себе разнос и ушёл с ним, страшно звеня чашками.

– Да?

– Никто так и не провесил безопаски до моего дома? – с непонятной неловкостью спросил Житкур.

– В Капустине? Нет, насколько я знаю, шеф. Со стороны бульвара там «сквозняк», круглосуточный, неумолимый, ну а от села – кладбище. Не подобраться, я и сам там ходил. А что, книги?

– Да, столько лет собирал. Автографы. Жалко, сил нет. Но там, вроде, квартал негорелый?

– Нет, негорелый.

– Ну, может провесят ещё. Барбос-то твой! Только и разговоров про тебя, в Москве да в Брюсселе! Он сейчас как, в отключке?

– Ага. Мы на нём собирались полпути пройти. На сегодня выход назначил, через неделю дошли бы, думаю.

– А с кем, с бандитом твоим?

– Он отличный парень, шеф.

– А с тобой пойти испугался.

– Нет, не испугался. Я его с полпути отправил. Знаете про машину химиков в районе трёхсотых вешек на бетонке? «Могила»?

– Ну конечно знаю.

– Выскочили. Вот ночью. И все живы. Вот с ними.

– Да ты что!

– Вот так.

– Ох, Зона, Зона-Матушка, где даст, а где и выдаст.

– А где и наподдаст, – сказали они хором.

– Рад был тебя повидать, рядовой, – сказал капитан Житкур. – Всё, иди ищи доктора, грузите твою «скорую», а я буду грузить нашего следопыта. Мистер Бролслма! It is time.

– I'm ready, – в ту же секунду откликнулся старик, завинчивая пробку и, наоборот, ввинчивая в усы очередную чёрную сигару. В бутылке было на самом донышке. Фенимор вышел из гостиной.

Погрузились быстро, споро работая вместе, как в старые добрые. Старик сидел в вертолёте, ногой в высоком сапоге с отворотом упираясь в стойку лыжи, и наблюдал за всем на свете сразу, садя сигару, а винчестер держа подмышкой. Ожидания против, пояса с револьверами на нём не было, и Фенимор спросил про револьверы у Вяткина, и доктор подтвердил, что есть револьверы, конечно, лежат в перемётной суме, здоровенные такие штуки. Патронов, правда, к ним мало у Вобенаки. А винчестер ему, оказывается, подарил капитан, винчестер новый, не старинный. Так он, Вобенака, прямо с ним и спит и ест, с винчестером этим. Пробовал я автомат ему подсунуть, сказал доктор, СКС пробовал, нет, только винчестер, и шабаш. Свой своего видит. Шерифа не обманешь. «Он же не шериф». – «Да. Он рассказывал, что двадцать лет подряд отказывается. Типа, помощник шерифа вроде бы посвободней. И писанины никакой».

В «скорую», которую капитан подогнал прямо к дому, они погрузили четыре ящика с двухлитровыми банками вожделенного «пудинга», по восемь в каждом. Один ящик мой, подумал Фенимор, и идут они лесом. Под эти ящики легли два брезентовых тюка, замотанных скотчем, на вопрос Фенимора доктор сказал, что ничего особенного. Тюки были очень тяжёлые, корчились втроём, машина заметно просела. Затем все опять же втроём отправились за ефрейтором.

Он жил, оказывается, уже не в холодильнике под ангаром, а в самом ангаре, в специально для него выстроенной кривыми добрыми руками доктора дощато-дээспэшной выгородке. Там было электричество, стояли медицинский шкаф и медицинский же топчан жёлтой клеёнки, благоустроенный знакомой Фенимору красной подушкой и лоскутным одеялом капитана. Ефрейтор спал на этом одеяле головой под подушкой, в солдатских майке и солдатских трусах, длинный, как жердь, худой, как Николаич, безволосый, как автоматный патрон. Но вся абсолютно кожа была на теле, страшный шрам вокруг шеи почти совершенно слился по цвету с ней, в общем, он не выглядел жутко, каким помнил его Фенимор. Вяткин сразу взял приготовленный рюкзачок с вещами ефрейтора, собрал в комок его одежду, уцепил пальцами ботинки и ушёл, предоставив Житкуру и Фенимору сообразить самостоятельно, как раскладываются носилки, вдвоём переложить на них весьма не лёгкого ефрейтора и тащить к машине. Зато он помог у машины: оказывается, в «скорой» были хитро сделанные направляющие для носилок, и вдвинулся ефрейтор очень легко, как по маслу. Задние двери захлопнули, и вдруг стало намного темней, и, обнаружив стоящего тут же, рядом с машиной, старика Вобенаку, с небрежностью положившего винчестер на плечо, и с той же небрежностью опирающегося на костыль, Фенимор решил, что это он заслонил собой неяркое жаркое светило, потому что квадратный старик оказался длинней его, самого длинного из них троих, на голову. Потом Фенимор заинтересовался, куда старинный гигант смотрит, и тут же понял свою ошибку: тень принадлежала не Вобенаке.

А смотрел Вобенака в небо. В небе, высоко, на фоне безоблачной сини чертила исполинские иероглифы – по иероглифу каждую секунду – громадная стая чёрных, какой и положено быть туши, птиц. Каждая из птиц двигалась медленно, но иероглифы стая составляла со скоростью реакции летучей мыши, и движения её невозможно было разделить на отдельные движения составляющих её существ.