Сделано в Швеции-2. Брат за брата - Стефан Тунберг

– Именно, Эрикссон! Именно так. Тут полно всякого барахла, потому что каждый чертов следователь считает, что оно-то и есть самое главное – барахло с места преступления, барахло из дома преступника, из дома жертвы и… сколько же времени я переставляю коробки так, чтобы освободить место для новых!

Пусть этот раздраженный, тяжко работающий человек говорит. Главное – не показать, что нервничаешь. Не рисковать, не заикаться о квитанции, распечатанной с того же краденого полицейского компьютера, что и квитанция на тестовые темные очки; она уже скользнула на деревянную стойку между ними. С именем сегодняшнего дежурного в верхнем ряду и номером из протокола изъятия – в нижнем.

– И вот, Эрикссон, при такой ежедневной рабочей загрузке – я же понимаю, что едва закончится одно расследование, как начинается следующее, – у людей просто нет времени бегать сюда и забирать старые улики.

Лео подтолкнул квитанцию к своему собеседнику, даже повернул так, чтобы тому было удобнее читать, и провел пальцем по номерам.

– Тогда – твое счастье, Оскарссон, потому что я сейчас освобожу здесь место. Десять пакетов.

Палец Оскарссона поехал по распечатке, от номера 2016-0407-BG1713, первого, до 2016-0407-BG1723, последнего. Наконец Оскарссон поднял глаза – с едва ли не виноватым выражением.

– Ну да, я тебя узнал, но… для порядка. Твое удостоверение.

Лео развернул кожаную корочку, пододвинул к нему, открытую: служебная карточка на имя Петера Эрикссона в одном кармашке, металлический полицейский жетон – в другом.

– Спасибо. Слушай, Эрикссон, оно все хранится в этих… в сейфах «Розенгренс». Видать, что-то очень ценное?

– Главное, что тут все указано правильно. Мы с тобой не должны знать, что там. Ты выдаешь мне старые улики, я их уношу и передаю дальше. И мы оба избегаем соблазна совершить какую-нибудь глупость. Разве не так?

Оскарсон наконец взял квитанцию и потащился по одному из проходов между стеллажами. Едва он скрылся в помещении, где стояли сейфы, как Лео проверил секундомер.

13.38.50

Он не отклонился от плана, время еще есть – двадцать одна минута. Но не более того. Облегчение от того, что за стойкой оказался Оскарссон, который узнал его и мог бы не спрашивать удостоверение, во время долгого рассказа о загруженности работой перешло в нервозность: Оскарссон, наоборот, задержал процесс, и то, что должно было занять тридцать секунд, стоило Лео двух с лишним минут.

В тишине, образовавшейся, когда дежурный перестал болтать, Лео прислушался к тому, что, по его прикидкам, происходило в соседнем помещении. Нежные скользящие звуки сменились тяжелыми, механическими; Лео узнал их. Толстые металлические задвижки покинули свои гнезда в сейфе – в те времена, когда он прибегал к куда большему насилию, чтобы добыть значительно меньше денег, «розенгренсы» стояли в каждом шведском банке. По мере того, как он вслушивался в металлическое бряканье – в самый символ налета, который он планировал, можно сказать, всю свою жизнь, – Лео постепенно охватывало чувство, которое он испытывал очень редко: беспримесное счастье.

Быть тем, что ты делаешь.

Восторг дышать и жить.

Контролировать адреналин, что-то высвобождать, что-то приберегать.

– Вот первый, чертовски тяжелый. Килограммов двадцать, не меньше.

Оскарссон подошел к стойке с четырехугольным пакетом длиной с новорожденное дитя. Он и держал его так же – в объятиях, осторожно.

– Эрикссон, да что же там такое?

Плотно упакованные купюры.

А ты не знаешь?

– Я же говорил. Понятия не имею.

Двадцать килограммов – если каждая пятисотка весит 0,96 грамма, то двадцать кило, соответственно, это примерно десять миллионов крон.

Чуть больше ста миллионов крон в десяти упаковках одинакового размера.

Оскарссон обрушил пакет на стойку и снова направился к стеллажам.

– Я могу носить только по одному. Еще девять ходок.

Бурая оберточная бумага основательно стянута такой же бурой пластиковой лентой.

Лео потянулся к пакету.

Подержал и забрал то, чего не существовало.

Купюры, которым предстояло сгореть и быть замененными, все же сохранили свою ценность.

Доказательство в расследовании, которое когда-то вел Джон Бронкс, за которое его прославляли.

Лео поставил пакет на дно одной из своих прочных коробок. Еще девять пакетов, ну да, он рассчитал правильно, обязательно останется немного места сбоку.

13.41.40

Часы, снова.

Еще шестнадцать минут до контрольного времени. Учитывая, что немолодой дежурный медленно двигается и болтает над каждым новым пакетом, риск оказаться рядом со штатным транспортом, задача которого – перевезти десять пакетов с вещественными доказательствами, превратился в вероятность.

А вдруг ему все-таки повезет?

В тот момент, когда поднимется тревога, он будет в туннеле – в лучшем случае с несколькими минутами форы. А ведь со скрипучим колесом тележки, на которое еще и будут давить двести килограммов купюр, он не сможет передвигаться ни быстро, ни тайно, когда за ним пустятся в погоню по подземным переходам, на пути назад, к зданию суда и внешнему миру.

* * *

Ручка походила на колесо или руль. Когда Элиса крутанула ее, секция полок разошлась и открылись две железные стены, от пола до потолка забитые оконченными полицейскими расследованиями.

Помещение с тишиной, какой нигде больше не найти.

Негромкие, приглушаемые папками, картонными коробками и связками документов, десятилетия преступлений хранились здесь в хронологическом порядке. Торец этой секции был помечен табличкой с машинописным текстом «март 1993-июнь 1993 гг.», и когда Элиса пошла по тесному проходу, ее раздражение немного улеглось – раздражение, начавшееся из-за двойной игры Бронкса и усилившееся из-за адского скрипа: какой-то полицейский катил тележку в хранилище вещдоков. Здесь, внизу, Элиса всегда чувствовала себя на месте, вся как-то подбиралась. Другие вечно жаловались на духоту, на недостаток дневного света, но она ощущала иное: гармонию. Архив полиции Стокгольма был островком спокойствия и безопасности, ряды раскрытых уголовных дел упорядочивали часто совершаемые злодеяния, насилие и хаос выглядели здесь выверенными, оцененными, исследованными.

Каждая секция была в семь полок высотой; Элиса искала номер B 347/9317 – номер Сэма Ларсена в реестре судимостей. Нужная коробка оказалась наверху, почти глубже всех. Элиса подкатила лестницу, стоявшую у входной двери, взобралась на обтянутую резиной ступеньку и сняла светло-бежевую архивную коробку, довольно-таки тяжелую. Она перенесла коробку в уголок с двумя простыми столами для чтения и принялась листать пачку бумаг, лежавших сверху, – технический отчет. На первых страницах – примитивный план дачного домика, сорок семь квадратных метров, далее – двадцать одна страница черно-белых фотографий, слегка зернистых, какими часто бывают фотографии с места преступления. Две из них привлекли внимание Элисы. Одна – с сопроводительным текстом