Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— Я сказал достаточно. Пойдем? — Вальтер нашарил в кармане деньги. — Когда ты встречаешься с Маркусом? — спросил он, швырнув монетки на блюдце.

— Завтра.

— Подумай о том, что я сказал. Сама найдешь дорогу обратно? Мне еще надо кое-что сделать.

Лизетта поцеловала его на прощание.

— Будь осторожна, детка, — тихо сказал он, обнимая ее. — Не хочу, чтобы ты страдала.

Лизетта нежно улыбнулась ему и собралась уходить. Вальтер проводил ее взглядом. Глубоко встревоженная, она не показывала виду. Пожалуй, не стоит сообщать в Лондон, что ее легенда под угрозой — особенно после донесений, которые должны произвести впечатление на командование. Нет, она не станет ничего сообщать. Похоже, фон Шлейгель действовал наобум. Если Бакмастер считает, что надо продолжать игру, Лизетта останется рядом с Маркусом. А если Люк прав, и, в свете готовящейся высадки союзников, Лондон потерял интерес к ее заданию, то пусть отзывают приказ.

Только Лондон определит, каков будет ее следующий ход.

Работу во вторник Килиан исполнял чисто автоматически — хорошо, не было ничего важного. Настроение его переходило от восторга к отчаянию. Он гордился участием в заговоре, который, возможно, покончит с гнусной властью Гитлера над Германией, но очень волновался из-за вчерашнего звонка гестаповца.

Верить ли фон Шлейгелю? Какие у этого гестаповца причины лгать? Дыма без огня не бывает.

А самое важное — откровенна ли с ним Лизетта? Если она настолько несчастлива со своим женихом, что охотно стала любовницей его, Маркуса, то почему не рассказала ему о помолвке? Эта мысль не давала ему покоя. Ей есть что скрывать, а не то она рассказала бы тебе о Равенсбурге .

Но что она может скрывать? Девушка лет двадцати с небольшим, с немецкими корнями, сочувствует немцам, сама француженка. Прекрасная, умная, юная.

Килиан отправился на прогулку вдоль Сены, надеясь разогнать беспокойство быстрой ходьбой, и теперь мрачно глядел с Понт-Нефа на западный берег острова Сите. Ему нравилось стоять на мосту, первый камень которого был заложен в позднее Средневековье Генрихом Третьим, любимым сыном легендарной Екатерины Медичи. Но даже излюбленный парижский мост сейчас был не в состоянии разогнать уныние, охватившее полковника.

Вплоть до недавних пор Килиан с готовностью шел навстречу новым идеям, женщинам, будущему. Как же вышло, что он так легко подпал под чары Лизетты? Разум с холодной ясностью подсказал душераздирающий ответ: а может, так и было задумано?

Может, Лизетта — шпионка?

Но почему? Что в нем может заинтересовать шпионов? Он же просто офицер, в изгнании и в немилости. Все это делает его… позвольте! Идеальным кандидатом! Несчастный, недовольный, разочарованный и уязвимый. Неужели союзники и впрямь уверены, что его без труда завербует хорошенькая, молоденькая агентка?

Он сглотнул. Неужели Лизетта подобралась к нему, чтобы вызнать ценные сведения? У него нет никаких ценных сведений!

Затрепетали и шумно забились крылья: стайка воробьев гоняла ворону. Черный силуэт мелькал в сутолоке мелких птичек, совершенно одинаковых, объединенных одним и тем же инстинктом против общего врага. Килиан заморгал, вся сцена показалась ему зловещим предзнаменованием. Ведь это же он — чужак с черным сердцем, затесавшийся меж офицеров в коричневых мундирах! Приказам следовали, не желая привлекать к себе внимание.

Быть может, именно поэтому его и заметили союзники? Внезапно его осенило: а вдруг Лизетта работает на гестапо? Вдруг недавно зародившийся план убийства Гитлера перестал быть тайной? Нет! Ведь заговорщики крайне осторожны! Кроме того, самому Килиану подробности неизвестны.

Он застонал. Надо поговорить со Штюльпнагелем. Нельзя, никак нельзя допустить, чтобы по его милости провалилась попытка спасти Германию.

Почти бегом он добрался до машины. Навстречу выскочил шофер — не из вермахта, в гражданском, — предупредительно распахнул дверцу.

— На службу, полковник?

— Нет. Отвезите меня к генералу Штюльпнагелю.

— Слушаюсь, полковник. С вами все в порядке?

— Почему вы спрашиваете?

— Простите. Просто у вас озабоченный вид.

Машина отъехала от тротуара и легко заскользила вперед.

— Со мной все прекрасно, — заверил Килиан шофера. — Как вас зовут?

— Кристиан Леве.

— Это ведь вы вчера отвозили мадемуазель Форестье домой, верно?

Взгляды их встретились в зеркальце заднего вида.

— Так точно. Я проводил ее до дверей квартиры.

— Она живет одна?

— Не могу знать. Я никогда прежде ее не встречал.

— Знаю, Леве. Не глупите. Неужели вы ничего не заметили?

— Нет.

Они снова замолчали. Немного погодя, Килиан спросил водителя:

— Леве, а вы когда-нибудь любили?

Тот удивленно заморгал.

— Да, полковник.

— Перемалывает, просто перемалывает.

Шофер улыбнулся.

— В военное время — опасное дело.

— Вот и я так считаю. И что, вы все еще ее любите?

— Да, полковник. Но не уверен, любит ли она меня.

— Есть кто-то другой?

— Да, полковник. Он старше, влиятельней.

Килиан махнул рукой.

— Она ветрена?

— Не думаю. Скорее, растеряна. Война нас всех заставляет делать то, о чем мы потом жалеем.

— И вправду, — вздохнул Килиан.

На дороге впереди образовалась пробка. Придется ждать.

— Простите, полковник. Можно повернуть на…

— Вы ни в чем не виноваты.

Внимание Килиана привлекла еврейская чета на тротуаре. На одежду у них были нашиты желтые звезды. Обоим лет по сорок с небольшим, опрятно одеты, держат за руки мальчика. Как это семейство уцелело? Кто защищал их? Долго ли еще продлится их везение? Килиану отчаянно захотелось спасти их, а вместе с ними и свою душу.

— Расскажите мне о вашей возлюбленной, — продолжал он.

Водитель покосился в зеркало заднего вида, заиграл желваками на скулах.

— Что бы вы хотели узнать, полковник?

— Вы давно ее знаете?

— С прошлого года.

— Не так уж и долго.

— Да.

— Но уже знаете, что любите ее.

— Да, полковник.

— А почему вы уверены?

— Потому что я знал многих женщин, и ни одна на меня так не действовала.

— Как — так?

— Я с ней часто спорю. Она меня до белого каления доводит! — Леве усмехнулся.