Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917 - Виталий Оппоков

— Два раза в месяц партизанский отряд должен был посылать сводку о боевых операциях партизанского отряда.

— А вы лично сношения имели?

— Нет, не имел, во время пребывания на фронте отряд подчинялся старшему начальнику, на фронте которого он работал. Это было непосредственное подчинение.

— Вы здесь на вопрос председательствующего сказали, что вы на фронте не занимались политикой. Но все-таки вы близко стояли к известным кругам, слухи носились, что развивается недовольство против царского правительства… До вас эти слухи доходили?

— Да.

— Как вы относились к этому?

— Офицерство говорило, что при существовавшем порядке невозможно будет драться дальше, скоро кончится война полным разгромом, а что было в тылу, не было известно, — главным образом все мотивировалось войной.

— Из чего вы исходили, что будет разгром?

— Сибирские казачьи войска были два раза избиты благодаря измене в тылу. Один раз это было… с корпусом Самсонова… Тут штаб корпуса просил о поддержке Гродненский гарнизон, где сосредоточены были 21-й и 23-й корпуса. Когда по радио просили поддержки, то немцы нам отвечали, что напрасно беспокоитесь, вы проданы давным-давно: каждый солдат по 8 рублей, офицер — по 14 рублей. Этому, конечно, не верили. Но то, что не была оказана поддержка, что гродненские части не пришли, было ясно видно, что кто-то работает в пользу немцев. Кроме того, были случаи, когда посылались в боевую линию части, имеющие по 15–20 патронов. Затем были случаи, когда батареи, стоящие сзади, в день выпускали 5–6 снарядов. Были случаи, когда посылались, вместо трехдюймовых снарядов, двенадцатидюймовые. Все это давало повод думать, что кто-то усиленно работает против нашей армии. Ясно, что если так будет продолжаться, то армия кончит свое существование…»

В показаниях Анненкова нашлось место упрека и в адрес Александры Федоровны. По этому поводу он говорил:

«На фронте особенно вдаваться в политику не приходилось и не было возможности знать, что делается в тылу. Тем не менее мы знали, что в тылу царит разруха, благодаря измене, благодаря тому мы не могли победить германцев, и что, в конце концов, эти неудачи и измены объясняются тем, что бывший император Николай II находился под влиянием своей жены и благодаря своему слабому характеру не был способным управлять страной. Поэтому для всех нас, как для солдат, так и офицеров, казалось, что свержение Николая II принесет только пользу благодаря тому, что вместо Николая II будет избран Учредительным собранием другой царь, который сумеет привести в порядок страну и закончить войну как следует. 3 марта все части, в том числе и партизанский отряд, были приведены к присяге Временному правительству…»

11

О подозрениях по отношению к «государыне-императрице» как одной из «темных сил», а также возможных «агентов Германии», о недовольстве ее царствованием, высказываемом открыто в самых различных кругах общества, можно найти множество фактов в различной исторической литературе. Отыскиваются следы и всевозможных сговоров и заговоров. Так, их «открывает» с помощью мемуаров видных масонов Г.Аронсон в своей статье «Масоны в русской политике», опубликованной в газете «Новое русское слово» (8—10 октября 1959 года). По его словам, со ссылкой на упоминаемые воспоминания, вопрос об отстранении царя и царицы от власти возникал не однажды в ходе войны. К примеру, князь Львов на совещании земских и городских деятелей якобы неоднократно, «исходя из чисто патриотических побуждений», восклицал: «С таким царем победить немцев нельзя!» Вокруг него же собирались единомышленники, которые пришли к выводу о необходимости отстранить нерусскую императрицу, ставшую «особенно опасной под влиянием Распутина». Подливала масла в огонь ходившая почему-то по рукам переписка между другим думским фракционером — Гучковым и генералом Алексеевым на эту же тему. Шли пересуды о совещании 16 великих князей решительно переменить политику, проводимую Николаем 11, посредством давления на него. Среди планов заговора того времени, считает Аронсон, «существовал так называемый морской план, о котором сообщил впоследствии Шульгин: предполагалось пригласить царицу на броненосец и увезти ее в Англию…».[219]

Кто же мог предлагаться на заветную и опасную «должность» — «божьего помазанника»? Кандидатов имелось несколько, а бога в лице православной русской церкви не спрашивали, так как она, по мнению упоминавшегося здесь митрополита-шпиона Шептицкого, давным-давно себя и скомпрометировала и изжила. С этим доводом согласился… Керенский, приложив немало усилий к тому, чтобы глава униатской церкви не только оживил и расширил свою российскую резидентуру, но и выдал ему (изобличавшие и его, и униатскую церковь, и германский штаб) документы, добытые в свое время нашей контрразведкой. Если учесть, что Шептицкий был тесно связан с высшим немецким руководством, то сам собой напрашивается вывод о возможной тайной связи Керенского с немцами, в чем он безуспешно пытался обвинять Ленина и большевиков и в чем его обвинял генерал Корнилов. И не об этой ли связи говорит загадочная, а точнее, туманная фраза Керенского в его эмиграционной беседе с Соколовым о неизвестной многим огромной роли немцев в русских делах? А не по наущению ли последних царская семья была отправлена вместо вожделенного юга или не менее желанной Англии… в Сибирь? Зачем? Предположений и на этот счет может быть несколько. Сибирь — это не Англия и даже не юг, где были сильны антинемецкие настроения. Русский царь у англичан или русских патриотов, подкрепленных военной мощью, — это продолжение войны против Германии. Сибирь же на то время казалась далекой, спокойной, и царскую семью можно было «законсервировать» до лучших времен, чтобы потом при удобном случае выгодно использовать эту пока еще дорогую «разменную монету». Нельзя забывать, что Сибирь была наводнена немецкими военнопленными, в том числе и «чехословацким корпусом», которого еще в такой вот интерпретации не существовало и в помине, как и предположения, что бывшие вояки австро-венгерского императора смогут противостоять «общегерманскому делу». Расчет мог строиться и на сильной позиции прогерманской партии, которая существовала в высших слоях общества и довольно явственно проявилась после революции. «Если до войны многие из нас, являясь ее противниками, — признавался Соколов в своей книге, имея в виду эти настроения, — не видели врага в Германии, то после революции… такой взгляд стал находить еще больше сторонников. Самый переворот 25 октября ст. ст. многим казался кратковременным, непрочным и усиливал надежды на помощь Германии».

Со стороны Керенского могли быть иные соображения. Не таким уж абсурдным может показаться предположение о мечтаниях «Александра IV» занять со временем царский трон. Его амбиция и великодержавное поведение во многих случаях подталкивают к этому мнению, а примеры из российской истории, когда на троне оказывались и более случайные и менее способные лица, чем он, еще более усиливают такую возможность. Не отрицают подобного варианта и все поступки Керенского в отношении царской семьи. Когда была возможность отослать царя и его семью за границу, Керенский, правда, не располагая на то время должной властью, но влиянием немалым, палец о палец не ударил для осуществления этого плана. Более того, он взял под различными оговорками царскую семью под арест, день ото дня ужесточая режим ее содержания, и в конце концов отправил в Тобольскую губернию. Что это было за место? С точки зрения немцев, может быть, оно и считалось тихим и безопасным. Но только не мог надеяться на безмятежное пребывание там сам Николай II. Во-первых, это извечное место ссылки политических заключенных, как правило, антимонархистов. Царь этим актом публично унижался, а наследники ссыльнопоселенцев получали реальный объект для мести. Во-вторых, Сибирь — вольница, скрывавшая извечно беглецов от крепостнических и самодержавных порядков, и навряд ли она и с этой стороны могла оказаться приветливой к тому, кто столько лет стоял у власти, кто олицетворял собой ту силу, от которой так далеко уходил вольнолюбивый люд. В-третьих, Сибирь, в частности Урал, где затерялся последний след царя и его семьи, считалась сосредоточием каторжного труда, и рабочие демидовских, злоказовских, набоковских и других заводов хранили недобрую память о своих притеснителях. Ну а если вспомнить жертвы ленских событий вкупе с Ходынкой и «кровавым воскресеньем», то уральский и сибирский пролетариат имел немало поводов таить обиду и зло конкретно на нового «ссыльнопоселенца». В-четвертых, и это, пожалуй, могло играть в планах Керенского наиболее существенную роль, — Тобольская губерния являлась родиной ненавистного почти повсеместно Григория Распутина. Не думал ли хитроумный Керенский, что с Николаем II, которого, в угоду многим, а тем более себе (если бы Керенский прочил себя в новые «помазанники божьи»), следовало не только изолировать в надежном месте, но и убрать, расправятся стихийные силы именно там, в Тобольске? Конечно же, за связь с Распутиным, что, между прочим, произошло впоследствии с еще одним «другом» распутинским — епископом Гермогеном. Не произошло ли подобное (в отношении Гермогена — это тоже версия) и с Романовым?..