Репрессированные командиры на службе в РККА - Николай Семенович Черушев

С подлинным верно: Секретарь судебного заседания Военной коллегии

Верховного суда Союза ССР

капитан адмслужбы (Лисицын)» [8].

Назначенное ему наказание С.И. Мрочковский отбывал в Волголаге (пос. Переборы Рыбинского района Ярославской области). Лагерь специализировался на обслуживании работ Волгостроя, на строительстве гидроузлов в Угличе и Рыбинске, лесозаготовках, добыче камня, швейном производстве, выпуске изделий ширпотреба, ловле и переработке рыбы, сельскохозяйственных работах.

Прибыв в лагерь, Стефан Иосифович стал без промедления ходатайствовать о пересмотре своего дела. Надо отметить, что все члены его семьи (жена, сын и дочь) все годы, пока он находился под следствием, предпринимали доступные им меры для облегчения участи мужа и отца. Так, еще в середине войны, в декабре 1943 г., его сын Виктор Мрочковский, офицер Красной Армии, обращается к Прокурору СССР с просьбой сообщить ему о судьбе отца.

«Прокурору СССР

(от) старшего техник-лейтенанта Мрочковского

Виктора Степановича, из 22 управления ОС РГК КА,

проживающего в городе Тула по улице

Бундурина, 7. Удостоверение личности № 245 от

19/1—42 г.

ЗАЯВЛЕНИЕ

В январе 1945 г. мой отец корпусной комиссар Мрочковский Степан (так в документе. – Н.Ч.) Иосифович по возвращению из заграничной командировки был арестован контрразведкой Союза.

Несмотря на неоднократные обращения, никаких известий о судьбе моего отца получить не могу.

Прошу Вас сообщить мне о судьбе моего отца. Дело ведет следователь Бабицев. Ответ прошу сообщить моей матери Фаине Марковне Мрочковской – Москва, Потаповский пер., 9/11, кв. 54.

12.12.1943 г.» [9].

Точно такого же содержания и в тот же день Виктор Мрочковский направил заявление председателю Президиума Верховного Совета СССР М.И. Калинину. В деле надзорного производства нет отметки о том, что на эти заявления был дан ответ. Как первое, так и второе заявления были отправлены в Главную военную прокуратуру. Ну, а там?!

А там, в Главной военной прокуратуре, работали разные люди. Например, майор юстиции (подпись его не удалось разобрать), который в докладной своему начальнику подполковнику юстиции Муратову писал: «Я не нахожу возможным отвечать жалобщику – сыну арестованного о его судьбе (т. е. о судьбе отца. – Н.Ч.). Тем более, что он знает, что отец арестован и ведется следствие» [10].

Приведем текст одного из обращений о пересмотре дела отца его дочери Елизаветы (в замужестве Барабанщиковой). В данном случае оно адресовано К.Е. Ворошилову.

«Многоуважаемый Климент Ефремович!

Я дочь бывшего корпусного комиссара, члена Коммунистической партии с 1905 г. Мрочковского. Под следствием в течение 9 лет и в 1952 г. был несправедливо осужден.

Вступив в 1905 г. в коммунистическую партию, Мрочковский С.И. вел активную подпольную работу до революции, а после революции работал на различных ответственных советских работах, с 1930 г. выполнял спецзадание за рубежом.

18 января 1943 г. Мрочковский С.И. был арестован в Москве органами МГБ. Следствие длилось в течение 9 лет. Несмотря на весьма продолжительный срок следствия, в мае 1952 г. дело Мрочковского С.И. было возвращено Военной коллегией Союза ССР на доследование. Вновь в августе 1952 г. дело Мрочковского С.И. разбиралось Военной коллегией Верховного суда Союза ССР. В выдвинутых тяжелых обвинениях (по ст. 58—1 «б») Мрочковский С.И. был полностью оправдан. Не признав себя виновным, он был осужден на 15 лет «за антисоветские разговоры в стенах тюрьмы» (по ст. 58–10), которые он якобы вел с глазу на глаз с лицами, сидевшими с ним в тюрьме в течение 2-х – 3-х недель. Лица же, просидевшие с ним 2–3 года, несмотря на его просьбу, не были допрошены.

Нельзя говорить, что старый большевик, не боявшийся ради партии и советской власти ставить под угрозу свою жизнь, отдававший все свои силы и знания на укрепление и расцвет советской власти, не имевший ни единого взыскания за долголетнее пребывание в рядах партии, Советской Армии, на советской работе, будучи истинным советским человеком до тюрьмы, вдруг стал вести антисоветские разговоры в тюрьме.

Прошу Вас, Климент Ефремович, дать указание пересмотреть дело Мрочковского С.И., который сейчас старый и больной, отбывает (уже 10 лет и 3 месяца) незаслуженное наказание.

Очень прошу Вас меня принять лично.

Барабанщикова. Москва.

20/IV – 1953 г.» [11].

Писал прошения о пересмотре своего дела и сам С.И. Мрочковский, будучи в лагере на положении заключенного.

«Генеральному прокурору СССР

(от) Мрочковского Стефана Иосифовича,

осужденного Военной коллегией Верховного

суда СССР по 58–10 с наказанием в 15 лет

инаходящегося в исправительном трудовом

лагере № 229/1 Волголага при поселке

Переборы Ярославской области.

ПРОШЕНИЕ О ПЕРЕСМОТРЕ

Я старый член партии со стажем с 1905 г. и за все свое длительное пребывание в партии не имел ни одного взыскания ни по партийной, ни по советской линии.

18 января 1943 г. без предъявления мне ордера на арест я был арестован и заключен в тюрьму, где следствие по моему делу велось около 9,5 лет и только в 1952 г. мне было предъявлено обвинительное заключение по 58—1 «б» и дополнительное к этой статье, за период содержания меня в следственной тюрьме, по 58–10 по клеветнически приписанным мне высказываниям в тюремной камере антисоветских взглядов.

В судебном заседании Военной коллегии Верховного суда по 58—1 «б» был оправдан и осужден по указанному тюремному делу по 58–10 с наказанием в 15 лет.

Обвинение меня по 58–10 следственной частью МГБ было основано на доносе Полозова, который около 3-х недель находился со мною в Лефортовской тюрьме в 1944 г. и который после его перевода в другую камеру приписал мне, по обвинительному заключению, ведение мною якобы среди его и моих сокамерников – Галфе и Гвоздя – антисоветской агитации в камере указанной тюрьмы, где я совместно с ними и Полозовым коротал сроки – в пределах одной-двух недель и разновременно находился в заключении.

Отрицая предъявленные мне в 1944 г. клеветнические показания Полозова, я просил, как на допросе, так и в письменном заявлении следователю – о допросе Гальфе и Гвоздя, но, несмотря на длительность следствия по моему делу (свыше 9 лет), ни показания Гальфе, ни Гвоздя мне не были предъявлены, а вместо допроса их следственная часть ограничилась приложением к обвинительному заключению протокола передопроса Полозова (перед судебным заседанием в 1952 г.), отбывавшего в то время наказание за клеветничество.

В этом передопросе Полозов, повторяя свои прежние клеветнические утверждения, изменил их в существенной части, отрицая проведение мною антисоветской агитации среди сокамерников, и показывает, что приписанные им мне высказывания антисоветских взглядов имели место только в разговорах с ним с глазу на глаз и что в присутствии других сокамерников я антисоветских взглядов не высказывал.

Несмотря на такое его заключительное показание при передопросе в 1952 г. и того, что обвинение меня по следственному материалу по 58–10 было основано только на показаниях