Скучаю по тебе - Кейт Эберлен

– Что будешь делать? – спросила меня Энн.

Я представила себе кино про молодую женщину и профессора университета, застрявших в городе в волшебную снежную ночь, которые, сидя на ступенях Национального театра, цитируют друг другу Шекспира на фоне девственно-белого снежного покрова парка…

– Может, попробуем переночевать в «Премьер Инн»? – предложил Лео.

У них не осталось ни одноместных номеров, ни номеров с двумя отдельными кроватями. Но нам удалось отхватить последний номер на двоих с одной большой кроватью. На ресепшене я выпросила складную зубную щетку и одноразовый тюбик зубной пасты. Когда я вышла из ванной, Лео уже был в кровати. Мои джинсы были мокрыми от снега, а вышивка на кардигане была такой хрупкой, что спать в нем было просто невозможно. Поэтому я быстро разделась, оставшись в трусах, бюстгальтере и майке, и шмыгнула под одеяло, ни разу не взглянув в сторону Лео и погасив свет со своей стороны кровати.

– Хочешь, положу подушку между нами? – дохнул в мою шею Лео ароматом джин-тоника.

– Не надо, – засмеялась я. – Я не планирую на вас кидаться.

Я сказала это в шутку, чтобы показать, что даже и не думаю об этом, но получилось так, словно я приглашаю его к действию.

– Даже если я сделаю вот так? – спросил он, тихонько поцеловав меня в шею, отчего по спине у меня побежали мурашки и все тело сжалось.

Я боялась повернуться. А вдруг он шутит и, повернувшись к нему, я увижу удивленную улыбку на его лице?

– Или так? – спросил он, просунув ладонь у меня под рукой и мягко обхватив грудь.

Я повернулась к нему. Он смотрел на меня серьезно. Мы поцеловались. Сначала робко, потом страстно. Его щетина царапалась куда сильнее, чем я думала.

Лео сказал, что во мне сочетаются искренность Одри Хепберн и фигура Клаудии Кардинале. После того как я нашла в интернете фотографии обеих, определение польстило мне еще больше. Даже в униформе я не могла забыть о формах своего тела. Было такое ощущение, словно с меня содрали кожу и я чувствую открытыми нервами любое соприкосновение с тканью. Я стояла у стойки сервисного обслуживания и смотрела невидящим взглядом на ряд замороженных продуктов. Его тихий голос в моей голове медленно повторял по слогам слово «рос-кош-на-я». Мобильный телефон я переложила в верхний карман, и теперь, когда он слал мне смс, телефон вибрировал рядом с сердцем.

Почти каждый вечер после окончания моей смены Лео увозил меня в какой-нибудь загородный паб, где никто не мог нас узнать. Там он говорил со мной о поэзии, а потом мы занимались любовью в его машине.

– Ты – словно глоток свежего воздуха, – говорил он мне. – И я не могу насытиться твоим телом.

Я молча слушала его комплименты, не в силах найти нужные слова, чтобы выразить переполнявшие меня чувства. Как сказать мужчине, что я ждала его всю свою жизнь?

Я никому не рассказывала о наших отношениях. Мнение Шона меня не интересовало. Я запрещала себе думать о том, что сказала бы мама. Ее лицо сливалось с лицом статуи Девы Марии, которой мы молились, когда я была маленькой. Гладкая сияющая кожа, сомкнутые губы, взгляд, устремленный мимо меня, вдаль. Мамы не было рядом, и ее мнение было не важно.

Таинственность наших отношений укрепляла сладостную иллюзию того, что Лео принадлежит только мне одной.

Наверное, я как-то убедила себя, что его жена сама подтолкнула его на отношения со мной. Он почти не упоминал о ней, но я почему-то пришла к выводу, что у нее наступила менопауза и она потеряла интерес к сексу. На любую крупицу информации о ней я накидывалась с жадностью голодной чайки.

Они познакомились во время учебы в Оксфорде, когда играли в студенческой постановке пьесы «Оглянись во гневе».

Я заказала книгу на Amazon. Меня изумили тирады Джимми Портера.

– Ты тоже был «сердитым молодым человеком»? – спросила я Лео.

– Я был парнишкой из Уэльса, из рабочей семьи, вступившим на территорию среднего класса, – ответил Лео. – Мне было понятно его отчаяние.

– Но ты же теперь сам представитель среднего класса… – сказала я.

– В твоем понимании это скачок на ступень вверх, так? – нахмурился он, потом вдруг рассмеялся, сменив гнев на милость.

Его непредсказуемость меня восхищала. Я все время словно ходила по краю его восхищения, рискуя впасть в немилость. Но я всегда знала, что настоящая любовь должна быть головокружительной и страшной. Разве не сводились к редким моментам экстаза на грани агонии все великие истории любви, от «Доктора Живаго» до «Английского пациента»? Разве не всегда страсть означает страдание?

Если бы Лео был литературным героем, он был бы мистером Рочестером. Не только в силу его возраста и семейного положения, не подумайте, его жена не была сумасшедшей и не жила взаперти, просто в его натуре была темная, задумчивая сторона. Его творческая натура задыхалась в тесных рамках семьи и работы. Я решила, что мы с ним – родственные души. Джейн Эйр знала, что доставить радость удрученному человеку – это счастье, любая мимолетная улыбка его ценнее бурных радостей.

Однажды после утренней смены Лео отвез меня в Уитстейбл. Мы гуляли по набережной. Когда солнце село, серебристая поверхность моря приглушила свой цвет до свинцового. У воды ветер был пронизывающе-холодным.

– Закрой глаза, – вдруг приказал он мне.

Когда звук его шагов стал удаляться, я испугалась, что он оставит меня одну.

– Не смотри!

Я услышала скрежет металла, звук открывающегося замка, потом услышала, как он бежит ко мне, его теплая рука берет мою, и он ведет меня, послушно закрывшую глаза, куда-то.

– Вниз по ступеням! Нагни голову!

Дверь за нами закрылась. Верши для омаров, креозот и затхлый, почти сладкий запах влажных полотенец.

– Теперь можешь открыть глаза.

Мы были в какой-то старой хижине. Вокруг были книги, сломанная мебель, два походных стула и стол, на котором стояли два граненых бокала, бутылка «Риохи» и тарелочка миндальных орехов.

– Купил это место с первого аванса, – сказал Лео. – Место, где можно писать. Так и не дошли руки, чтобы его обустроить. Говорят, теперь эти рыбацкие хижины стоят целое состояние.

– Ты здесь пишешь? – спросила я.

– Нет, тут слишком холодно. Но, может быть, теперь, когда ты здесь…

Меня приводила в восторг мысль о том, что я – его муза. Вино было мягким, оно согревало, как ежевика летом, а миндаль – соленым и сладким одновременно. Лео взял меня за руку, и мы поднялись по старой лестнице на тесную мансарду, где он меня бережно раздел, глядя на мою бледную кожу в свете оплывающей свечи, и я легла на холодный, влажный матрас.

– Ты будешь моей одалиской, – прошептал он. – И сейчас я тебя так оттрахаю, что ты еще несколько дней будешь чувствовать меня внутри.

Он забрался на меня, сразу же вошел и заездил меня до полного изнеможения, пока наши тела не слиплись от пота. Удовлетворенные и уставшие, мы наконец разлепились и лежали, тяжело дыша и глядя на деревянные балки двускатной крыши. Потом он обнял меня и притянул к себе, гладя мое лицо с невыразимой нежностью.