Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон

37

Сенчури-сити

Шеветта не понимала, нравится ей Лос-Анджелес или нет.

Но уж пальмы-то эти, это уж точно дикость.

По пути в город Саблеттов электромобиль чуть не полчаса тащился следом за огромным белым трейлером с надписью «ЖИВЫЕ ИНСТАЛЛЯЦИИ, НАНОТРОННАЯ РАСТИТЕЛЬНОСТЬ» по боку, вот там-то Шеветта и увидела эти деревья – зеленые, обернутые прозрачным пластиком верхушки, торчащие из кузова.

Вообще-то, она видела их и раньше, по Скиннерову телевизору, передача была специальная, как их сажают на место настоящих, погибших от мексиканского вируса. Они, деревья эти фальшивые, они вроде магнитной дороги, заменившей мост, или вроде тех зданий, которыми «Санфлауэр» хочет застроить Сан-Франциско, все эти штуки вроде как растут, но не как трава растет, а просто потому, что у них внутри крошечные такие механизмы. В той передаче все хвастались, как здорово эти деревья сконструированы и что в них даже могут жить всякие птицы, и крысы, и всякие там разные, которые жили в настоящих, которые засохли. А Скиннер тогда рассказал, как он раз впилился на джипе в настоящую пальму, это здесь же, в Лос-Анджелесе, и было, и сверху, из веток, на капот шлепнулись крысы, штук десять, и они постояли на капоте несколько секунд, стоят себе, и все, а потом все-таки испугались и убежали.

Лучше там или хуже, но что Лос-Анджелес совсем не такой, как Сан-Франциско, это уж точно. Расхлюстанный он какой-то, всего много и все раскидано как попало, а с другой стороны, сразу понимаешь, что прикоснулся к чему-то большому: и все эти горы на горизонте, и еще энергия, которая вот прямо чувствуется, как течет сквозь город, зажигает его, освещает. А может, это все потому, что приехали они сюда ночью, может, днем бы все совсем по-другому казалось.

Машина у Саблетта была маленькая, белого цвета, со странным названием «монтксо» – слово это было написано на приборной доске, Шеветта удивлялась на него всю дорогу от Парадиза до Лос-Анджелеса, а потом Саблетт сказал, что произносится оно «мончо», в рифму с «пончо». Сделали «мончо» в Европе, в Барселоне, и обращаться с ним было совсем просто – подключи к домашней сети и жди, пока батареи там или что зарядятся. Скоростью машинка эта не отличалась, сорок миль в час, и не больше, но Саблетт предпочитал ее всем другим из-за своей аллергии. Получается, сказала Шеветта, что электромобили ну прямо для тебя придумали, и что бы ты без них делал? И Саблетт начал тогда жаловаться, как он боится теперь электромагнитных полей, ведь от них и рак бывает, и всякое.

Они оставили Саблеттову мать под присмотром миссис Бейкер, только никто из них в тот момент ни за кем не присматривал: они смотрели по телевизору «Космического охотника» и были до крайности возбуждены – ведь это же первый фильм Молли Рингуайльд! Да хоть бы и последний, подумала тогда Шеветта. Вот каждый раз так – восторга море, а хрен поймешь из-за чего.

Она взглянула на свое запястье; яркая эпоксидка и горстка цветного бисера (слава богу, миссис Саблетт увлекалась когда-то рукоделием) превратили наручник вроде как в фенечку… Говно это, а не фенечка. Ладно, переживем, уж лучше говенная фенечка, чем самый роскошный наручник.

А Райделл как сел в машину, так и прилип к телефону, попросит иногда Саблетта остановиться, сбегать за свежими батарейками и чешет языком дальше.

Шеветту вроде как тревожило такое невнимание, а ведь в мотеле они снова спали вместе – и снова ничего не произошло, хотя ведь никто не мешал, Саблетт лег прямо в машине на разложенных сиденьях.

А он, Райделл, все разговаривал и разговаривал с этими Лоуэлловыми дружками, с Державой Желаний, теперь они не возражали против обычного телефона, а еще он пытался послать кому-то сообщение по голосовой почте. Странная какая-то фамилия. Ну да, мистер Ма. Только сообщение это вроде как никто не принял, и тогда он снова позвонил этим «Желанным» и сказал им, что вот так, не получается, а потом пересказал всю историю с начала до конца, все, что с ним и с ней случилось, а те, Держава, все записывали, чтобы протолкнуть потом в почту этого мистера Ма. И они обещали стереть все остальное, что там ему успели наприсылать, чтобы Райделлово письмо было одним-единственным, уж тогда-то он, мистер Ма, точно его заметит.

На окраине Лос-Анджелеса Саблетт свернул к мотелю, и Шеветта очень обрадовалась; по рассказам матери эти заведения представлялись ей в самом радужном свете. На практике мотель оказался чем-то вроде трейлерного поселка, только без трейлеров – россыпь маленьких бетонных домиков, поделенных на совсем уже крошечные комнатушки. В растрескавшемся, сто лет как пересохшем плавательном бассейне иностранцы готовили на костре мясо, Шеветте запах даже понравился, но Саблетт впал в черную тоску, начал говорить, что ему нельзя, чтобы какие-то углеводороды и еще что-то, а Райделл сказал: ничего, одну ночь потерпишь. Затем он, Райделл, сходил к иностранцам, поговорил с ними немного, вернулся и сказал, что это тибетцы. Мясо у тибетцев получилось вкусное, но Саблетт отказался даже пробовать, пожевал взятую с собой еду, желтоватые такие брикеты, с виду точно как мыло и по вкусу, наверное, тоже; так он пожевал этих брикетов, запил дистиллированной водой из бутылки и пошел к своему «мончо» спать.

А теперь Шеветта чуть не дрожала от страха, входя в этот самый Сенчури-Сити-II, а дрожать было нельзя, никак нельзя – опытный курьер, спешащий к адресату с письмом, выглядит независимо и даже нахально. Сенчури-Сити-второй – это дом не дом, неизвестно даже, как назвать, зеленоватая такая штука вроде сиськи и на трех подпорках, только подпорки эти не снаружи, а внутри, а снаружи их тоже видно, потому что стенки там стеклянные или еще какие, в общем – прозрачные. Огромная штука, больше всего, что есть в городе, а Райделл называет ее просто «Пузырь».

И внутри тоже шикарно, вроде как в Чайна-Бэйзин, и люди такие же – такие, каких видишь в финансовом районе, или в моллах, или когда работаешь на доставке.

Шеветта хорошенько вымылась, благо душевая в мотеле работала, и значки курьерские прицепила, и все равно это место действовало ей на нервы. Деревья и деревья, вся эта гигантская пустотелая подпорка усажена изнутри деревьями, словно лес какой, только не нормальный это лес, не горизонтальный, а наклонный, круто уходящий вверх, и свет, сочащийся сквозь прозрачные стенки, тоже странный, мутно-зеленый, как болотная вода. А посреди – эскалатор в милю, наверное,