Два брата - Александр Волков

Царевич отшатнулся:

– Меня завезли сюда, чтобы убить? Я не пойду!

– Ваше высочество! – подскочил к нему Кейль. – Не кричите! Нас могут услышать…

Алексей сразу замолчал.

– Я уведу вас в надежное место, где не найдут преследователи.

Кейль пошел первым, за ним покорно следовал царевич, последней шла Афросинья.

В склоне оврага, среди густой чащи, Кейль разыскал потайную дверцу, открыл ее: за ней был подземный ход. Пошли длинным коридором. Секретарь нес в руке фонарь. В воздухе пахло затхлостью и сыростью; с потолка гулко падали капли. Царевич вздрагивал. Ход стал подниматься, расширяться и наконец вывел их во двор замка. Только там Алексей облегченно вздохнул и начал часто креститься. Он до последней минуты не доверял Кейлю и думал, что его ведут на смерть.

В замке царевич прожил два дня, а потом его перевели в неаполитанскую крепость Сан-Эльмо, твердыню более неприступную, чем Эренберг.

Ни переезд в закрытой карете, ни путешествие по тайному подземному ходу не обманули проницательности капитана Румянцева. Он поскакал в Вену к Веселовскому, а от него в Голландию, к царю Петру, с личным докладом.

– Я тобою весьма доволен! – сказал Петр Румянцеву. – Старайся, будешь отмечен моей милостью.

Осчастливленный этими словами, Румянцев полетел назад.

В это время Петр получил от императора Карла письмо. Карл писал, что «будет стараться, чтобы Алексей не попал в неприятельские руки, но был наставлен сохранять отеческую милость и последовать стезям отеческим, по праву своего рождения».

– Так! – сказал Петр, прочитав письмо. – Понятно. А все-таки вы мне его выдадите, собачьи дети!

В Вену отправились Петр Толстой и все тот же бойкий капитан Румянцев.

Царь дал послам обширную инструкцию. Послы должны были указать венскому двору, что русским достоверно известно, где укрывается Алексей. Если цесарь не выдаст беглеца, это может повести за собой разрыв дипломатических отношений и даже войну. Алексею же предлагалось добровольно вернуться в Россию; за это он будет полностью прощен и не оставлен царской милостью. В переданном Толстому для вручения царевичу письме Петра так и говорилось.

* * *

Моложавый старик Петр Андреевич Толстой отличался необычайным умением устраивать самые запутанные дела. Из критических положений он всегда выходил невредимым. Был послом у турок и сидел пленником в Семибашенном замке, но и оттуда вышел в целости. Теперь ему предстояла сложнейшая задача: вырвать Алексея из рук австрийцев, не доводя дело до войны.

Толстой и Румянцев явились к императору Карлу и вели с ним длинную беседу. Карты были открыты, вести политику притворства стало невозможно. Карл обещал дать ответ на требования послов через несколько дней.

Австрийские министры на тайной конференции решили вступить с русскими послами в переговоры, а тем временем постараться переправить Алексея еще дальше; но, если царевич, прочитав отцовское письмо, пожелает вернуться в Россию, разрешить Толстому личное свидание с ним.

Сеть интриг и дипломатических переговоров плелась все шире и шире. Однако царские послы разгадали намерение австрийцев тянуть волокиту и угрозами добились разрешения немедленно ехать к царевичу в Неаполь.

Алексей только начинал оправляться от страхов, перенесенных по дороге.

Но 25 сентября ему было объявлено, что в Неаполь прибыли царские послы и он должен с ними видеться.

Царевич понял, что для него все кончено, что ему не уйти от праведного отцовского суда.

Свидание состоялось 26 сентября в доме неаполитанского вице-короля, графа Дауна.

«Мы нашли его в великом страхе, – писал царю Толстой. – Был он в том мнении, будто мы присланы его убить, а больше опасался капитана Румянцева… О возвращении своем говорил: „Сего часа не могу о том ничего сказать, понеже надобно мыслить о том гораздо“.

Так Алексей начал сдаваться.

28 сентября произошло второе свидание. Послы жестоко грозили Алексею.

– Подумай, царевич, – говорил Толстой, – с кем ты вздумал тягаться? С царем Петром, который всех кладет к своим ногам! Он выставит на границе стотысячную армию, и думаешь, австрийцы будут тебя защищать? Лучше сдайся на батюшкину милость, и сие не в пример будет для тебя вольготнее.

Великан Румянцев грозно смотрел поверх плеча низенького Толстого, продвигался вперед, и вид у него был такой, точно он вот-вот схватит тщедушного царевича в охапку и унесет в дорожную карету…

Алексей со страхом отступал назад, а Толстой, обернувшись к нетерпеливо постукивавшему о паркет каблуком капитану, тихо говорил:

– Повремени, мы сие дело политично кончим!

Царевич Алексей и на этот раз не сказал ничего определенного, но обещал написать царю Петру письмо и в нем дать окончательный ответ о своих намерениях.

Ему не было дано времени для раздумья: послы грозили отцовским гневом, торопили царевича с принятием окончательного решения.

Вице-король постепенно склонялся на сторону русских послов; запутанное дело ему хотелось кончить поскорее и сбыть с рук гостя, пребывание которого грозило многими неприятностями.

* * *

Толстой вновь увиделся с царевичем.

Алексей, бледный, исхудалый, смотрел на царского посла дикими глазами. Зябко кутался в дорогой персидский халат.

Толстой тихо постукивал черепаховой табакеркой по краю стола. Он чувствовал – решительный момент подошел: Мины с разных сторон подведены под осажденную крепость, и скоро она объявит о сдаче.

Впрочем, он выказывал всем сбоим видом сочувствие к запутанным делам царевича.

– Петр Андреич, – заикаясь, начал Алексей, – я в крайней горести… Что мне делать?

– Как тебе присоветовать, царевич? – мягким, бархатным голосом ответил Толстой. – Сам понимаешь: способа помириться с Петром Алексеевичем я не вижу… Разве только сам государь все уладит, – с коварной усмешкой добавил он.

– Батюшка?! Как? – быстро спросил Алексей.

– А он, видишь ли, из Франции едет сюда с тобой повидаться.

Страх охватил царевича. Неужели наяву взглянут на него эти грозные карие глаза, которые и теперь преследуют его днем и ночью?…

– Нет, нет, нет! – завопил царевич, закрывая лицо трясущимися руками, точно защищаясь.

Все мешалось у него в голове. Счастье окончательно оставило его. Отовсюду дурные вести. Еще сегодня утром ему сообщили под великой тайной, что имперские власти отступились от него и не будут защищать царевича, боясь мести Петра.

Не найти ему, Алексею, спасения в чужой стране. Его охватило грызущее раскаяние: зачем он убежал из России? Уж лучше бы постричься.