Разум и чувства и гады морские - Бен Уинтерс

— Да, — подтвердил он, — на прошлой неделе они поженились и отправились в Доулиш.

Больше Элинор сдерживаться не могла. Она выбежала из комнаты и, как только за ней закрылась дверь, разразилась счастливыми слезами, которые никак не хотели останавливаться. Эдвард, до сих пор смотревший куда угодно, только не на нее, заметил, как она поспешила прочь, и, возможно, увидел… или даже услышал, какое впечатление произвели на нее его слова; во всяком случае, он тут же впал в задумчивость, которую не смогли рассеять никакие замечания, расспросы или ласковые увещевания миссис Дэшвуд. Наконец, не произнеся ни слова, он вышел прочь и бодрым шагом отправился гулять по пляжу, оставив всех в полнейшем недоумении относительно столь внезапных и чудесных перемен в его жизни.

Марианна, впрочем, рискнула спросить: — Не значит ли это, что Роберт Феррарс будет, а возможно, уже съеден морской ведьмой?

Но никто из собравшихся не счел это обстоятельство достойным беспокойства или сожаления.

Какими бы непостижимыми ни казались всей семье обстоятельства, при которых Эдвард обрел свободу, не было сомнений, что он ее обрел, а как он ею распорядится, никто не сомневался. Ибо, пережив все радости одной помолвки, продлившейся четыре года и заключенной без согласия матери, он, как и следовало ожидать, намеревался незамедлительно заключить другую.

Дело, приведшее его на остров Погибель, в жалкую лачужку под названием Бартон-коттедж, было простым. Он собирался просить руки Элинор — а поскольку в подобных делах у него имелся некоторый опыт, могло бы показаться странным, что теперь он чувствовал себя столь неловко и так нуждался в поддержке и свежем воздухе.

Эдвард шагал по пляжу вот уже пять минут, и миссис Дэшвуд поглядывала на него в окно. В нужный момент она вскрикнула: «Берегитесь!» — и потом рассказывала Элинор, что минута высшего счастья едва не отменилась, когда гигантский двустворчатый моллюск попытался ухватить его за незащищенные лодыжки.

Однако не стоит здесь считать, сколько времени ему потребовалось, чтобы собраться с духом, как скоро ему представилась возможность исполнить задуманное и как его решимость была встречена. Достаточно будет сказать, что когда к четырем — через три часа после его прибытия — все сели за стол, он уже обзавелся невестой, заручился согласием ее матери, наслаждался завидным положением жениха и почитал себя счастливейшим из людей. И в самом деле, ему неслыханно повезло. Не только ликование взаимной любви переполняло его сердце и заставляло воспарить духом. Не поступившись принципами, он освободился от обязательств перед женщиной, которую давно разлюбил и которая (как он теперь узнал) на самом деле была бессмертным морским духом, вынырнувшим из пучины, чтобы найти жертву, высосать из нее самое жизнь и использовать в своих дьявольских целях. Горе его сменилось счастьем, и говорил он об этой перемене с такой искренней, благодарной жизнерадостностью, какой его друзья в нем и не подозревали.

Теперь он открыл Элинор свое сердце, признал все свои ошибки и слабости и о первой своей мальчишеской влюбленности в Люси рассказывал философски, с высоты своих двадцати четырех лет.

— Когда я встретил ее впервые, Люси виделась мне образцом любезности и приветливости. К тому же она была хорошенькой, по крайней мере, тогда мне так казалось; я встречал так мало женщин, что мне не с чем было сравнивать, и никаких недостатков я в ней не находил. Признаюсь, иногда мне мерещилось, будто глаза ее вспыхивают красным огнем, а когда она смеялась над какой-нибудь шуткой, в голосе ее весьма тревожным образом проскакивали дикие, безумные нотки.

Впрочем, обдумывая все, я прихожу к выводу, что, какой бы глупостью ни являлась эта помолвка, что более чем доказали все последовавшие события, в то время она не была для меня ни непростительным безумством, ни чем-то противоестественным. Ну а теперь, — заключил он, глядя на сияющую от счастья Элинор, — я чувствую, как земля уходит у меня из-под ног.

Наступило долгое молчание, поскольку все присутствовавшие осознали, что его выбор слов, пусть и случайный, был точен не только в метафорическом, но и в буквальном смысле. И в самом деле, пол дрогнул у них под ногами, и не успели они приноровиться к небольшому, но заметному крену, как дом вдруг дернулся в обратную сторону, так что все повалились со стульев.

— Боже мой! — воскликнул сэр Джон, только что машинально сделавший сальто и теперь стоявший широко расставив ноги, ибо дом вдруг накренился так, что иначе удержаться было невозможно.

— Силы небесные! — вторила ему миссис Дженнингс из-под стола. — Что происходит?

— Началось, — ответил хриплый голос из дверей, и, повернувшись, все увидели юную Маргарет, которая, впрочем, больше не выглядела юной и даже на девочку не слишком походила, а больше на ужасного гоблина, порождение тьмы. Голова ее была совершенно лысой, щеки перемазаны грязью, глаза щурились от дневного света.

— Маргарет! — всхлипнула миссис Дэшвуд. — Милая моя!

Но когда она бросилась к ней с распростертыми объятиями, Маргарет по-змеиному зашипела и оскалилась на мать острыми как бритва зубами.

— Не приближайся, женщина земли! Левиафан пробуждается! Мы должны быть готовы! — И затем, откинув голову, закричала громким, не своим голосом: — К'ялох Д'аргеш Ф'ах! К'ялох Д'аргеш Ф'ах!

Реакция на это откровение была предсказуемой: все обменялись обеспокоенными взглядами, но внимание их отвлекло то, что дом задрожал снова и с сорока пяти градусов повернулся на восемьдесят пять в противоположную сторону. Миссис Дженнингс выкатилась из-под стола и с гулким стуком врезалась в фортепьяно.

— Все это правда! — простонал сэр Джон. — Палмер предупреждал меня! А я не слушал! Все правда!

— К'ялох Д'аргеш Ф'ах! К'ялох Д'аргеш Ф'ах! — продолжала кричать Маргарет.

Элинор, с вершин счастья низвергнутая в зловонную бездну кошмара (а также пролетевшая из одного угла комнаты в другой), оказалась перед окном, смотревшим на юг, в глубь острова. Гора Маргарет исторгала черный дым, и по всем ее склонам к вершине, как муравьи, ползли уродливые, похожие на гоблинов создания.

— Что?! — крикнула она Эдварду, истекавшему кровью, поскольку он сильно ударился, еще когда дом в первый раз накренился. — Что происходит?

Долгое время после этого никто не произносил ни слова, так как в следующее же мгновение и дом, и все, что в нем находилось, взлетело на сто футов в воздух и рухнуло в море.

* * *

Очутившись в холодных и неспокойных девонширских водах, Элинор уцепилась за обломок стола и с тоской вспомнила всплывательный костюм, который носила на Подводной Станции Бета. Волны проносили мимо обломки Бартон-коттеджа: деревянные дверные косяки, несколько ступеней от скрипучей лестницы, фортепьянную табуретку, ее скульптуры из плавуна — все это стало таким же сором, затерявшимся в пене морской, каким, думалось ей со страхом, стала и она сама.