Мент: правосудие любой ценой - Александр Золотько

Полковник посмотрел на вокзал, потом махнул рукой, и пошел к своей машине. Гринчук сам сможет разобраться со своими делами.

Если бы Полковник пошел следом за Гринчуком, то, наверное, был бы сильно удивлен.

Первое, что сделал Гринчук, зайдя в здание вокзала, отправился в туалет. В туалете он зашел в кабинку, закрыл за собой дверь, повесил сумку на крючок возле нее.

Достал из кармана джинсов массивную золотую цепочку. Надел ее себе на шею. Снял рубашку, предварительно вынув мелочь из кармана, и, небрежно скомкав, сунул рубашку в сумку. Достал футболку с импортной надписью. Надел. Из сумки же достал массивный золотой перстень с печаткой, натянул на мизинец правой руки. Потер о джинсы. Подумал секунду, стащил джинсы, спрятал их в сумку и надел вместо них длинные, ниже колен, шорты. Из сумки извлек шикарную барсетку, мобильник, который повесил на пояс.

Спустив воду, Гринчук вышел из кабинки, остановился перед зеркалом. М-да, подумал Гринчук, одежда не красит человека, она его полностью преображает.

Гринчук оглянулся. Кроме него в туалете не было никого.

– Фильтруй базар, – процедил Гринчук, глядя в зеркало.

Не то. Нужно что-то более типажное. Есть. Гринчук улыбнулся. Несколько лет назад он услышал фразу, полностью передающую содержание «фильтруй базар», но при этом имеющую совершенно восхитительный скандальный оттенок. Конкретный наезд и провокацию конфликта.

– Выпасай хрюканину! – сказал Гринчук своему отражению.

Пальцы на правой руке оттопырились автоматически. Рефлекторно.

Инга наверняка оценит. Когда увидит. Если увидит, мелькнула дурацкая мысль. Слышь, Зеленый, ты и сам выпасай свою хрюканину! Какие могут быть «если»! Когда увидит. Типа.

Гринчук прошел через зал ожидания, купил в киоске бутылку самого дорогого пива и, прихлебывая его, не торопясь, подошел к своему вагону.

Проводница стояла на перроне. Проводнице было лет тридцать, но выражение перманентного конфликта на лице старило ее еще лет на десять.

– Когда едем, красавица? – спросил Гринчук.

– Билет давай, – потребовала красавица.

– А без билета, типа, ты меня уже в вагон и не пустишь?

– Не пущу, – сурово ответила проводница.

– Правильно, – одобрил Гринчук и протянул проводнице бутылку, – подержи.

Проводница механически взяла бутылку, потом на лице ее стало проступать возмущение.

– Сейчас, – поднял палец Гринчук, раскрыл барсетку и стал искать билет среди пачки стодолларовых купюр.

Взгляд проводницы замер, потом заметно подобрел.

– Нашел, – сказал Гринчук и сунул билет проводнице. – Забирай.

– Проходите, я потом соберу…

– Забери сейчас, чего я буду мозги забивать. Еще кончаться, не дай бог, – Гринчук отобрал у проводницы пиво и вошел в вагон. В тамбуре остановился. – Какое у меня место?

– Девятнадцатое, пятое купе. Нижняя полка.

– Чего? – оглянулся Гринчук. – А это что, не люкс?

– Это купе.

– Блин, вернусь, башку секретутке сворочу. Говорил же – люкс. А, может, мы моих соседей пересадим на фиг? – Гринчук присел на корточки, чтобы видеть лицо проводницы. – Я забашляю.

– Там посмотрим, – сказала проводница. – Вообще-то мест свободных на Юг сейчас не бывает.

– Ой, посмотри, красавица, – сказал Гринчук и пошел в свое купе.

Интересное ощущение. Словно одет в средневековые доспехи. Можешь говорить, что хочешь. Можешь вести себя как угодно. Нацепил маску, и развлекайся. Забавно.

– Вечер добрый, – Гринчук остановился на пороге купе, огляделся.

Парень с девушкой, лет по двадцать. Со свежими обручальными кольцами. И выражением испуганного счастья на лицах. Молодые сидели, держась за руки, и слушали крупного мужика лет сорока, с бородой и лысиной. На приветствие Гринчука все трое обернулись, и у всех троих на лицах мелькнуло приблизительно одинаковое выражение. Даже не брезгливость, а какая-то обреченность.

– Типа, попутчики? – спросил Гринчук.

– Да, – кивнул мужик.

– Юра, – Гринчук помахал рукой. – Можно просто – Юра.

– Оля.

– Иван.

– Василий, – сказал мужик.

– Это ж надо, – восхитился Гринчук, – живого человека – Васей назвать!

Живой человек измерил Гринчука скептическим взглядом:

– Юра, ты, к сожалению, не первый, кто мне об этом говорит.

– Во, блин, – засмеялся Гринчук. – А девятнадцатое место это какое?

– Это тут, – засуетилась Оля. – Мы сейчас уступим.

– А у вас, значит, – Гринчук сделал неопределенный жест рукой, – верхние полки?

– Да, мы сейчас, когда тронемся… – Оля посмотрела на молодого супруга, тот отвел взгляд.

Похоже, они надеялись уговорить кого-то из попутчиков уступить нижнюю полку. И начинать разговор должен был муж. И не начинал.

– Все мы тронутые, – сообщил Гринчук и сел возле двери. – Я, например, могу, типа, и на верхней поспать.

– Спасибо, – пробормотала Оля.

– Ага, – продолжил Гринчук, – сверху виднее, если дама ночью на нижней полке заголится. Помню, ехал я в столицу…

Зычный голос проводницы потребовал, чтобы провожающие покинули вагон. Поезд дернулся.

– Поезд двинулся, и мы тронулись, – сказал Гринчук и допил свое пиво.

В голову отчего-то лезли шутки старые, избитые. Жутко мешали цепочка и перстень. И барсетку все время держать в руках было чертовски неудобно.

Поезд тронулся. Гринчуку забросил свою сумку на верхнюю полку, пристроил за нее барсетку, и вышел в коридор.

Вагон за день раскалился, и сидеть в купе было просто невозможно. Оставалось надеяться, что сквозняк сквозь открытые окна в коридоре смогут спасти жизни хотя бы некоторым пассажирам.

Гринчук выглянул в окно. Встречный ветер ударил в лицо. Мимо плыли огни каких-то стрелок и семафоров. И окна вдалеке. Проскочили мост.

На несколько секунд открылось шоссе, в светлых потеках автомобильных фар. Гринчук проводил их взглядом и отвернулся.

Откуда он мог знать, что как раз в этот самый момент по автостраде, на заднем сидении своего служебного «вольво» в столицу ехал начальник областного управления милиции. А если бы Гринчук даже это каким-то образом узнал, то что толку рассматривать ночью из окна поезда быстро едущие автомобили.

Генерал-лейтенант получил вызов внезапно, приказано было явиться с самого утра, поэтому выезжать пришлось немедленно. И внезапный вызов, как водится, был не только внезапным, но и очень несвоевременным.

В городе могла начаться разборка. Или, как любят выражаться журналисты, война между преступными группировками.