Десять великих экономистов от Маркса до Кейнса - Йозеф Алоиз Шумпетер

Экономическая теория книги, как и теория «Пересмотр мирного договора» («А Revision of the Treaty», 1922), которая дополняет и отчасти усовершенствует ее аргументацию, очень проста и не требует от автора использования никаких сложных методов. Однако в ней есть нечто, заслуживающее нашего внимания. Перед тем как начать убеждать читателя в своей правоте, Кейнс кратко обрисовывает экономические обстоятельства и состояние общества, приведшие к тем политическим событиям, которым посвящено его исследование. Совсем немного изменив оригинальный текст, мы могли бы так суммировать этот отрывок: время капитализма laissez-faire, этого «чрезвычайного эпизода», закончилось в августе 1914 года. Стремительно исчезали те условия, в которых предпринимательское лидерство позволяло бизнесменам добиваться успеха за успехом: быстрый рост населения и многочисленные возможности для инвестиций, которые предоставлял технологический прогресс, а также завоевание нескольких новых источников питания и сырья подряд. В прежних условиях было нетрудно находить применение сбережениям буржуазии, которая продолжала откладывать на черный день – печь пироги «не для того, чтобы их есть». Но в 1920 году стимулирующие импульсы начали слабеть, дух частного предпринимательства постепенно выветривался, возможности для инвестиций исчезали, а значит, привычки буржуазии делать сбережения утратили свою общественную функцию; их существование даже ухудшало ситуацию.

Итак, Кейнс разработал объяснение современной теории стагнации – в отличие от той теории, которую мы можем при желании найти у Рикардо. В этом объяснении мы также видим зародыш «Общей теории». Любая полноценная «теория» экономического состояния общества состоит из двух взаимодополняющих, но заметно различающихся элементов. Во-первых, у теоретика есть мнение об основных чертах экономического состояния общества, о том, что важно и что не важно знать для того, чтобы понять жизнь этого общества в исследуемый период. Назовем эту часть видением автора. Во-вторых, у него есть метод, аппарат, при помощи которого он концептуализирует свое видение и превращает его в конкретные предположения, или теории. На страницах «Экономических последствий мирного договора» мы не видим ничего от того теоретического аппарата, который Кейнс использует в «Общей теории». Но мы находим в этой книге все то видение экономических и общественных явлений, к которому этот аппарат является чисто техническим дополнением. «Общая теория» – это конечный результат долгой борьбы Кейнса за то, чтобы сделать свое видение нашего времени аналитически функциональным.

Для экономистов «научного» типа Кейнс является прежде всего автором «Общей теории». Чтобы описать тот путь, который привел Кейнса прямиком к «Общей теории» от «Последствий мирного договора» (главные вехи этого пути отмечены «Трактатом о денежной реформе» и «Трактатом о деньгах»), мне придется безжалостно отказаться от рассказа о многих других публикациях Кейнса, но я должен их хотя бы упомянуть. Три ступени на пути к «Последствиям», впрочем, названы в примечании[213], и еще несколько слов мы скажем о книге «Трактат о вероятности» («А Treatise on Probability»), опубликованной в 1921 году. Боюсь, что не может быть никаких вопросов относительно роли Кейнса в развитии теории вероятности, хотя его интерес к этой теме зародился давно: он писал о ней диссертацию на право преподавать в Кембридже. Нас больше интересует другой вопрос: какова была роль теории вероятности в жизни Кейнса? Она, похоже, служила для того, чтобы дать выход умственной энергии, не поглощавшейся полностью проблемами экономической науки, которой Кейнс, отчасти из чувства долга, отчасти по собственному желанию, посвящал большую часть времени и сил. Мнение Кейнса о чисто интеллектуальных возможностях экономической науки было не особенно высоким. Когда ему хотелось вдохнуть воздуха настоящих научных вершин, он обращался не к экономической теории; он был в некотором роде философом или эпистемологом, интересовался Витгенштейном. Он близко дружил с Фрэнком Рамсеем, блестящим мыслителем, умершим в расцвете лет (Кейнс оставил ему очаровательный памятник)[214]. Но быть пассивным наблюдателем ему было недостаточно. Ему нужна была собственная борьба. Нам многое говорит о складе ума Кейнса то, что он обратился для этого именно к теории вероятности – предмету, исполненному логических тонкостей, но не лишенному при этом практического применения. Несгибаемая воля Кейнса привела его к результату, который я считаю великолепным, несмотря на то, что о нем думают специалисты, особенно специалисты за пределами Кембриджа.

Раз мы перешли от работы Кейнса к его характеру, я воспользуюсь этой возможностью, чтобы больше рассказать о нем. Кейнс вернулся в Королевский колледж, к довоенному складу жизни, с той лишь разницей, что сфера его деятельности стала гораздо шире. Он продолжал активно преподавать и заниматься исследованиями; он продолжал редактировать журнал; он продолжал принимать общественные проблемы близко к сердцу. Но хотя его связь с Кембриджем упрочилась, когда он принял почетную и трудоемкую должность казначея, его дом в Лондоне на Гордон-Сквер, 46 стал для него второй штаб-квартирой. Кейнс заинтересовался журналом Nation и возглавил его. В 1921 году этот еженедельник вытеснил с рынка журнал Speaker, поглотил Athenaeum и объединился с New Statesman в издание New Statesman and Nation, в котором Кейнс публиковал постоянный поток статей, на написание которых у другого человека уходило бы все рабочее время. Кроме того, с 1921 по 1938 год он был председателем страховой компании National Mutual Life Assurance Society, что отнимало у него немало времени, а также управлял делами инвестиционной фирмы; эти занятия приносили ему хороший доход. Кейнс был серьезным человеком. Особенно серьезен он был в вопросах бизнеса и зарабатывания денег: он откровенно ценил все те удобства, которые приносит высокий доход. Не менее откровенно он говаривал в 1920-е годы, что не примет профессорской должности, потому что не может себе этого позволить. В дополнение ко всем своим многочисленным занятиям Кейнс был активным членом Консультативного совета по экономическим вопросам и Комитета по проблемам финансов и промышленности (Комитета Макмиллана). В 1925 году он женился на балерине Лидии Лопуховой, ставшей ему ближайшей подругой и преданной помощницей «в болезни и здравии» до конца жизни.