Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Евгений Юрьевич Спицын

многих учёных (Г.И. Тункин, А.С. Орлов, М.М. Наринский, Н.Е. Быстрова, Н.А. Нарочницкая, А.Д. Богатуров, В.В. Аверков[322]), основной и главной функцией этой новой организации стало не совершенствование системы международных отношений, а предупреждение возможного военного конфликта между СССР и США, прочная устойчивость отношений между которыми была главным условием сохранения международного миропорядка.

3. Приоритеты внешней политики СССР и первые послевоенные кризисы в Иране, Греции и Турции

По мнению ряда современных авторов (А.Д. Богатуров, В.В. Аверков, В.О. Печатнов, М.Ф. Полынов, Ю.Н. Жуков, В.Л. Мальков, Н.А. Нарочницкая, Р. Джеффри[323]), несмотря на все трения, которые возникали между СССР и его вчерашними союзниками по Антигитлеровской коалиции, уже с весны 1945 г. И.В. Сталин был твёрдо убеждён, что необходимо как можно дольше сохранять союзнические отношения с США и Великобританией. В Москве реально предполагали, что острые противоречия в рамках империалистического блока позволят СССР постепенно нарастить сферу своего влияния на ближневосточном и дальневосточном направлении. Однако до тех пор, пока советская держава не накопит достаточных материальных ресурсов и не восстановит разрушенную экономику, она ограничит свою поддержку коммунистическим и рабочим партиям за пределами своей сферы влияния только на западном направлении. Более того, как утверждают А.А. Фурсенко и Т. Нафтали, в последние месяцы своей жизни, то есть в период строгого противостояния с США на полях Корейской войны, И.В. Сталин всё ещё «вынашивал надежды на ослабление напряжённости в отношениях с Западом».[324]

Вместе с тем советское политическое руководство, прежде всего сам Иосиф Виссарионович Сталин, Вячеслав Михайлович Молотов и Андрей Александрович Жданов, конечно, продолжало оперировать вполне традиционными категориями геополитики, модифицированными на основе марксизма-ленинизма сталинского образца. Они по-прежнему считали мировую экономику частью всемирной арены борьбы с империализмом и, предельно внимательно отслеживая ситуацию во всей послевоенной Европе, где тогда происходил бурный подъём левых настроений, не исключали перспективы революционного взрыва во всей континентальной Европе. С этой точки зрения любое нарастание кризисных явлений в мировой буржуазной экономике должно было бы содействовать серьёзному росту революционного потенциала, а стабилизация мировой финансово-экономической системы, напротив, затуханию традиционной межклановой борьбы в лагере империалистов. Поэтому ожидание очередного кризиса империализма как возвратного варианта Великой депрессии 1929–1933 гг. продолжало по-прежнему господствовать в концептуальных построениях многих советских идеологов. Например, предвкушение новой кризисной волны в мировой буржуазной экономике и резкого обострения межимпериалистических противоречий стало определяющим тезисом одного из выступлений главного идеолога партии А.А. Жданова, произнесённого им в начале 1946 г. Вместе с тем вряд ли состоятельны взгляды тех современных историков (А.А. Данилов, В.П. Наумов, В.М. Зубок[325]), а также хорошо известных либеральных авторов из когорты «фолк-историков» (Г.Х. Попов, Б.В. Соколов К.С. Закорецкий, В.Б. Резун[326]), которые абсолютно голословно утверждают, что И.В. Сталин и его ближайшие соратники с самого начала вынашивали планы развязывания новой мировой войны и завоевания планетарного господства путём разжигания очередной мировой пролетарской революции. Более того, как утверждал известный «перестроечный» историк г-н В.П. Наумов, И.В. Сталин «готовился к третьей мировой войне» и «не боялся ядерной войны».[327]

Между тем большинство современных российских историков (В.Л. Мальков, В.О. Печатнов, М.М. Наринский, А.М. Филитов, Н.И. Егорова, И.В. Быстрова[328]) подвергли вполне адекватной и аргументированной критике взгляды своих бывших российских коллег (В.М. Зубок, К.В. Плешаков[329]), которые вслед за признанным гуру американской советологии и известным русофобом Р. Пайпсом утверждают, что вся послевоенная внешнеполитическая экспансия СССР являлась следствием «внутренних факторов и имперской революционной идеологической доминанты внешней политики советского политического руководства». Кроме того, ряд из этих авторов (В.О. Печатнов, И.В. Быстрова) особо подчеркнули видимую ограниченность геополитических интересов СССР в послевоенный период и на основании обширных материалов трёх правительственных комиссий — И.М. Майского (по репарациям). М.М. Литвинова (по мирным договорам) и К.Е. Ворошилова (по условиям перемирия) — зримо показали, что советские представления о послевоенном мироустройстве допускали возможность «полюбовного» раздела сфер слияния с ведущими западными державами, как, например, в период подписания в октябре 1944 г. так называемого «процентного соглашения» между И.В. Сталиным и У. Черчиллем на очередной Московской конференции, о котором гораздо позже подробно писали сам У. Черчилль, личный сталинский переводчик В.М. Бережков, известный советский историк О.А. Ржешевский, американский историк М. Эллман и другие авторы.[330]

Более того, целый ряд учёных (А.О. Чубарьян, В.С. Лельчук, В.О. Печатнов[331]) полагают, что в Кремле даже не существовало чёткого «плана игры» на послевоенный период и на смену «ясности целей» пришла «известная неопределённость», поскольку И.В. Сталин «явно не имел ясной долговременной концепции» внешней политики СССР. Многие российские историки склоняются к мысли, что причиной этой неопределённости была предельно агрессивная политика Вашингтона, который отверг идею раздела мира на сферы влияния и взял курс на вытеснение СССР с завоёванных им геополитических позиций. Как выразился тот же профессор В.О. Печатнов, «СССР был слишком силён, чтобы капитулировать, и слишком слаб, чтобы победить. В этом и заключался порочный круг холодной войны для Сталина».

Одной из самых спорных проблем современной российской историографии является также вопрос о наличии некого советского плана ведения полномасштабной войны с США. В частности, профессор А.А. Данилов, написавший в одной из известных своих работ отдельную главу, посвящённую внешнеполитическим планам главных участников холодной войны, утверждал, что отсутствие соответствующих документов в российских архивах вовсе не означает, что такого плана у СССР не существовало.[332] По его мнению, с началом нового витка холодной войны в 1948–1949 гг. одновременно «началась проработка оперативных планов ведения боевых действий против друг друга как в США, так и в СССР». Но если в отношении американских намерений он ссылается на конкретные архивные документы и научные исследования, то советских планов для указанного времени ему «обнаружить не удалось». Между тем, как установили его оппоненты (О.А. Ржешевский, Н.С. Симонов, В.О. Печатнов[333]), судя по отрывочным данным, военные планы СССР первых послевоенных лет носили сугубо «оборонительный характер и предусматривали удержание линии обороны по границе советской зоны в Германии, а не наступательные операции в Западной Европе, как полагали американские планировщики». Показательно также и то, что сам И.В. Сталин именно тогда отверг и широкомасштабные послевоенные планы руководства ВМФ (Н.Г. Кузнецов) о строительстве океанского военного флота как чрезмерно дорогостоящие и избыточные для решения главной «морской» задачи — обеспечения береговой обороны страны.

Более того, как совершенно справедливо писал профессор В.О. Печатнов, если даже в относительно благополучных США среди значительной части высшего руководства страны присутствовал «комплекс уязвимости» и было распространено ощущение «тревог победы», то что же говорить