На диете - Сьюзен Сассман

Я приблизилась к Люсинде. Стук каблуков, эхом отразившийся от мраморных стен и пола, оскорбил торжественную тишину. В изголовье ровно горели две массивные свечи в высоких подсвечниках. Я вгляделась в чистое пламя.

– Как жаль, что не довелось с вами познакомиться, – шепнула я, нежно коснувшись крышки гроба в голубоватых мраморных прожилках. Вместо прохлады и гладкости камня ладонь ощутила неприятно-теплую шершавую пластмассу.

Снаружи донесся шум двигателя, на цыпочках вошли четыре скромные женщины. Оказалось, соседки. Многие хотели проститься с Лю-синдой, объяснили они, да только все на работе.

В часовню влетел деловитый священник, следом появился и мистер Пэйн. Заметив меня, он посветлел лицом. Мы молча обнялись. Он поздоровался с другими женщинами, называя каждую по имени и сердечно благодаря. Священник нетерпеливо листал Библию, словно мы насильно оторвали его от важных дел, а теперь попусту тянем время. Строго покосившись на него, я взяла мистера Пэйна под руку и подвела к гробу.

– Вообще-то он не из нашего прихода, – шепнул мистер Пэйн, будто извиняясь – Наш на год уехал с миссией в Перу. Достойный человек. Ему будет жаль Люсинду. Не знаю, откуда взялся этот молодчик, но душевности в нем ни на грош.

Священник зачастил с места в карьер. Он не был знаком с миссис Пэйн и не потрудился хоть что-нибудь узнать о ней. Его надгробное слово состояло из банальностей и туманных рассуждений о добродетельных женщинах вообще. Этот выдуманный портрет не подходил ни к одной из моих знакомых и уж конечно не имел ничего общего с Люсиндой Пэйн.

Отработав повинность, святой отец уткнулся в Библию и забубнил молитвы. Явный любитель излишеств во всем, от еды до секса. Так и виделось, как он смачно ковыряется в носу в мнимом уединении своего авто, как травит в закрытом клубе похабные анекдоты о “цветных” и “бабах”, как мухлюет с налогами и дурит жену – одинаково цинично и равнодушно. Мне стало легче дышать, когда он замолчал.

– Служба окончена, все свободны.

– Хочу увидеть, как ее опустят в землю. – Голос мистера Пэйна дрогнул, и я ободряюще стиснула его руку.

– Это займет немало времени...

– У меня время есть, – жестко оборвал старик. – А ваше я оплатил.

Вот сейчас я видела того самого мистера Пейна, от которого лез на стенку Фрэнклин. Этот человек, знающий свои скромные права и готовый за них постоять, – честный и смелый трудяга, “задолбавший” выжигу-адвоката.

Не удостоив священника ни единым взглядом, он повлек меня из прохлады часовни в пекло августовского дня.

– Хочется верить, что Люсинда любила вас же сильно, как вы ее...

Он чуть заметно улыбнулся:

– У меня ни разу не было повода думать иначе.

Недовольный священник нагнал нас уж католическом секторе, срезав путь через еврейский. Похоронная команда лениво тянулась с дом. Он энергично замахал руками, требуя пошевеливаться. Мы с мистером Пэйном, оставшись у могилы, горестно молчали, думая каждый о своем.

В последний раз я была на кладбище, хоронили Сару-Джейн. На поминальную службу пришли сотни людей. Священник плакал скрывая слез, и едва мог говорить. Близкие читали ее любимые стихи и наперебой вспоминая светлые моменты ее жизни. А позже я ненароком услышала, как Стэнфорд распинается перед какой-то девчонкой не старше двадцати: “представьте, в похоронном кортеже собрал семьдесят пять машин”. И все это со слезой в лосе. Мы прощались с Сарой-Джейн, а он считал машины.

Наконец подтянулись могильщики, y6paee кусок дерна, прикрывавший свежую яму. Решетчатая железная телега все не желала как следует устанавливаться над могилой. Пока они воевали с ней, на дорожке резко затормозило такси, откуда выскочил Мак.

– Слава богу, успел, – шепнул он мне, представился мистеру Пэйну и тепло пожал ему руку. Потом вытащил из кармана газетную вырезку, аккуратно расправил и подал старику: – Вот, пробный оттиск статьи, которую Барбара посвятила вашей жене. Думаю, вам будет приятно.

Мистер Пэйн благоговейно принял листок, но читать не смог: слезы застилали глаза, мелкие буквы расплывались.

– Прочитайте вы, – робко попросил он.

Гроб дрогнул, пополз вниз. Я начала читать историю жизни и любви Люсинды Пэйн – женщины, сумевшей превратить кусочек нашего несовершенного мира в рай. Мне было мучительно тяжело писать об этом и уж совсем трудно оказалось читать. Голос срывался, душили слезы.

И все-таки я дочитала. Все почтительно молчали – даже могильщики оторвались от своих хлопот. Я не обольщалась – их зачаровал не мой литературный талант, а красота Люсинды. Они плавно опустили гроб в могилу и деликатно шагнули в сторону, пропустив вперед нас.

Пэйн принял у меня статью, бросил вниз, и страница, покружившись, легла на крышку гроба.

– Вот, Люсинда, теперь о тебе узнает весь Чикаго. Все прочитают, какой ты была, и полюбят тебя. А вы, ваше преподобие, – он устремил суровый взгляд на притихшего священника, – надеюсь, слушали внимательно. Такой и должна быть настоящая надгробная речь.

Тяжело нагнувшись, Пэйн подобрал горсть земли. Следом и мы с Маком бросили в могилу по пригоршне и проводили старика до горбатой развалюхи, отдаленно напоминавшей машину. Та неохотно завелась и уползла с оглушительным стрекотом, выплевывая клубы черного дыма.

– Не богач, – сочувственно заметил Мак и опустил руку мне на плечо. Сама не сознавая, что делаю, я порывисто стиснула его пальцы.

– Спасибо, что пришел.

– Надеялся поддержать его хоть немного. Я ведь успел пролистать их дело в архиве. Знаешь, что они только не пережили за два последних года...

– Ты читал дело?

Он похлопал по карману:

– И даже снял копию.

– Дашь посмотреть?

– На дармовщину не рассчитывай. Нужна информация – плати. Это обойдется тебе в... полчаса за рулем! Подкинешь меня домой.

– Залезай. Почитаешь по пути.

Через сорок минут я свернула с окружной дороги к парку Линкольна. Выслушав рассказ Мака, я тщетно пыталась найти хоть одно доказательство того, что Фрэнклин не вор. В архивном деле черным по белому значилось: процесс тянулся два года, исковая сумма составляла пять миллионов. Суд закончил рассмотрение дела четыре месяца назад, но о выплате до сих пор нет ни слова.

Слушая Мака, я изо всех сил пыталась удержать на лице невозмутимое выражение. Бессмыслица какая-то. Кто станет отказываться от огромной компенсации, когда она практически в кармане? Никто – кроме адвоката, который метит в сенаторы и остро нуждается в наличности. Подонок.

По улице Фуллертон машины ползли еле-еле: водители бросали педали и руль при виде юных девушек, спешащих на пляж. Одного моего платья хватило бы на сотню их бикини в комплекте с пляжными сумками.

Наконец я вырвалась на простор фешенебельной улицы – подлинного царства французских ресторанов. “Амбрия”, “Гран-кафе”... Мы с Фрэнклином исправно посещали их в те времена, когда были идеальной парой. Я тогда смолила одну за одной, а на ужин заказывала лишь легкую закуску, салат и десерт. Пых-пых... Запивая все это бокалом-двумя сухого белого с содовой – ни грамма сахара, пых-пых...