Неизвестный Шекспир. Кто, если не он - Георг Брандес

Обвинительный акт, составленный против Эссекса, не отличался особенной строгостью. В нем халатное ведение ирландских дел не объяснялось государственной изменой и подчеркивалось только, что он ослушался приказания королевы и вступил в бесславные, опасные переговоры с Тайроном. Френсис Бэкон сначала не принимал участия в заседаниях суда. Но так как он предложил королеве свои услуги в этом процессе, то ему поручили привлечь Эссекса к ответственности за то, что он не отказался от сочинения некоего Хейворда, посвященного ему в неподобающих выражениях. Однако Бэкон пошел дальше. Он обратил почему-то очень настойчиво внимание суда на несколько страстных фраз в одном письме Эссекса к лорду-канцлеру, где говорилось о «зачерствелом сердце» королевы и о ее гневе, «подобном грозе».

Человек, стоявший так же близко к Эссексу, как Бэкон, и менее дороживший благосклонностью королевы, не принял бы подобного поручения. А Бэкон не только навязался, но пошел даже дальше, чем от него требовалось.

Едва ли он имел поэтому впоследствии право сказать в своей «Самозащите», что им руководило прежде всего желание быть адвокатом Эссекса перед лицом королевы. Впрочем, он считал, кажется, новое примирение между королевой и Эссексом — самым вероятным исходом этого дела. Весьма возможно, что он настраивал так же, как и впоследствии, королеву в частных беседах на более миролюбивый тон.

Приговор, произнесенный лордом-канцлером, был не очень строг. Эссекс обязывался отказаться на время от всякой общественной деятельности и не выходить из своего дома, «пока королева не удостоит вернуть ему вместе с прощением свободу».

Бэкон не считал, по-видимому, дело Эссекса бесповоротно проигранным. В осторожно написанном письме он старался объяснить ему свое поведение и тотчас же получил от благородного графа прощение, которое едва ли заслуживал. Бэкон заявлял, что после интересов королевы и интересов родины, — судьба Эссекса ему ближе всего. Он составил для него письмо, которое тот должен был представить королеве, затем письмо, адресованное будто бы на имя Эссекса его столь преданным братом Энтони, и, наконец, ответное послание самого Эссекса, — настоящий шедевр дипломатического искусства. Все эти письма, доказавшие удивительную способность Бэкона подделаться под слог двух столь разнообразных людей, должны были при случае попасть в руки королевы. Бэкон позаботился в тех письмах с макиавеллистической тонкостью о том, чтобы выставить себя перед королевой в самом благоприятном свете. Эссекс был как будто убежден, что Бэкон перешел на сторону королевы, а Энтони полон надежды, что Елизавета окажет ему (т. е. Бэкону) ту милость, которую он заслужил «своими поступками и тем, что он выстрадал». Однако Бэкону не удалось повлиять на Елизавету так, чтобы она вернула Эссексу прежнее место в ее сердце. Правда, в августе, следовательно, через несколько месяцев после приговора Эссекс был отпущен на свободу, но доступ к королеве ему был запрещен, и ему намекнули, что он все еще находится в немилости. Кроме родственников его почти никто не навещал. Ко всем этим невзгодам присоединилось еще то обстоятельство, что он запутался в долгах. Упомянутая винная монополия, которая была главным источником его доходов и от которой зависело его экономическое спасение, прекратилась в следующем месяце.

Эссекс переходил от надежды к страху, от грусти и раскаяния к мятежнической ярости так быстро, что вскоре потерял всякое внутреннее равновесие. То он писал королеве смиренные письма, исполненные льстивых слов, то говорил о ней, — по свидетельству его друга сэра Джона Харрингтона — так, как не выражается о женщине мужчина, обладающий здравым умом в здоровом теле.

Катастрофа надвигалась. Иссякли источники доходов. Исчезла надежда на королеву. Кроме того, Эссекса мучил ложный страх, будто враги, лишившие его богатства, хотят лишить его также жизни. Он вообразил, что Роберт Сесиль ударился в интриги и мечтает передать престол испанской инфанте. Полный отчаяния, он решил, что необходимо как для собственной безопасности, так и для блага родины принудить хотя бы силой королеву принять его и отстранить от себя теперешних советников. Так как он опасался, что его могут опять схватить и на этот раз заключить в Тауэр, то он в 1601 г. решил привести в исполнение давно лелеянный план — захватить врасплох весь двор.

Саутгемптон отдал свой замок Друри-хаус в распоряжение партии недовольных. Они наметили в общих чертах план, как взять замок Уайтхолл, причем Эссекс должен был заставить королеву принять его. Время исполнения заговора должно было совпасть с прибытием шотландских послов. Пятого февраля несколько друзей лорда отправились в театр «Глобус» и обещали каждому актеру одиннадцать лишних шиллингов, если они поставят седьмого числа драму о низложении и убийстве короля Ричарда II. В феврале Эссекс созвал своих приверженцев в свой дворец Эссекс-хаус. Правительство, встревоженное этими известиями, вызвало его в Лондон 7 февраля 1601 г. Эссекс извинился нездоровьем и пригласил немедленно своих друзей к себе. Вечером того же дня у него собралось 300 человек. Однако окончательный план предприятия не был составлен. Эссекс сообщил, что его жизнь находится в опасности и что в этом он подозревает Рэлея и Кобгема. Утром 8 февраля явился лорд-канцлер с тремя другими лордами, чтобы узнать, по приказанию королевы, обо всем совершающемся в замке. Он потребовал, чтобы Эссекс вступил с ним в переговоры, и заявил, что королева выслушает все его жалобы, если он только распустит своих приверженцев. Эссекс говорил очень неопределенно, будто покушаются его убить в постели, будто с ним поступили вероломно и т. п. Тем временем в толпе заговорщиков раздавались крики: «Милорд, они обманывают вас! Они хотят вас погубить! Вы теряете время!» Эссекс повел лордов в свой дом. Его вооруженные друзья продолжали кричать: «Убейте их!», «В окно лорда-канцлера!» или «Задержите их в качестве заложников!» Эссекс запер лордов как пленных или заложников в своей библиотеке, затем он вернулся, и с криком «во дворец!» все хлынули из ворот.

В самый последний момент Эссекс узнал, что двор уже принял все меры, стража удвоена, вход в замок заперт. Ввиду этого было решено взбунтовать предварительно город. Для этого понадобились лошади. Хотя за ними послали, но их все еще не было.

Все горели таким нетерпением, что не дождались прибытия лошадей. Толпа, состоявшая из нескольких сот человек с Эссексом, Саутгемптоном, Рутлендом, Блоунтом и другими знатными кавалерами во главе, отправилась пешком по улицам Сити, не имея ни настоящего предводителя, ни ясно выработанного плана. Эссекс не обратился с речью к народу, а кричал только, как полоумный, что его хотят убить. Стеклось множество народа, примкнувшего к шествию. Но никто не был вооружен: все являлись только в качестве зрителей. Тем временем по городу разъезжали, по распоряжению правительства, высшие сановники, извещая народ о том, что Эссекс бунтовщик. После этого некоторые из его соучастников отделились от него. Против него были высланы войска. Эссекс добрался с большими затруднениями вместе с остатком своих приверженцев по реке в Эссекс-хаус. Замок был осажден. К вечеру Эссекс и Саутгемптон открыли переговоры. В десять часов они сдались со своими людьми под условием рыцарского обхождения и законного процесса. Пленные были отведены в Тауэр.