Местный обычай - Стив Миллер

Шан вяло взял ее за руку и без своей привычной болтовни пошел с ней по длинному коридору, ведущему к кабинету доктора йо-Керы. К груди он крепко прижимал Мыша.

Энн встревоженно смотрела на него. По словам госпожи Интасси, он провел беспокойную ночь: его сон прерывали приступы плача и кошмары. Это выглядело до удивления похоже на ту ночь, которую провела сама Энн, и она ошеломленно гадала, она ли вызвала беспокойство сына, или кошмары сына передались ей.

Она тряхнула головой. «Да уж, боли хватает: каждому достанется его доля». Наверняка ночь Эр Тома прошла не лучше: она помнила, какой был у него взгляд, когда он умолял ее сказать ему, что случилось.

«Энни Дэвис, надеюсь, ты соображаешь, что делаешь».

Однако, открывая замок двери доктора йо-Керы, она постаралась убедить себя в том, что другого выхода у нее нет. К этому времени Даав уже должен был сказать Эр Тому, что Энн солгала, пообещав стать его спутницей жизни. Эр Том, конечно же, не сможет простить такой лжи, такого удара по его меланти. Конечно, он последует за ней: но он все равно последовал бы за ней, как только обнаружил исчезновение Шана. К тому моменту как Эр Том ее нагонит, она намерена была оказаться в пределах юрисдикции Земли.

— Ма? — Шан поднял на нее серебристые глаза с припухшими веками. — А где Мирада?

О боги! Она уронила свой туго набитый портфель и опустилась на колени, крепко притянув к себе тельце сына.

— Мирада не может ехать, Шанни, — прошептала она, прижимаясь щекой к его волосам. — Он нужен своему Клану.

Его руки обвились вокруг ее шеи. Она услышала, как он вздохнул, а потом спросил:

— Нам остаться здесь? С Мирадой?

— Нет, малыш, — прошептала она и закрыла глаза, чтобы удержать слезы. — Мы поедем домой — навестить дядю Дикки. Погостим у него долго-долго.

Она мельком подумала о своей работе на Университете. Можно попрощаться с надеждой стать штатным профессором. Ну что ж: наверняка она сможет устроиться на работу на Новом Дублине. Она сможет стать переводчиком в порту или преподавать стандартный земной в какой-нибудь частной школе.

Или выращивать овец. Она крепче обняла сына.

— Я люблю тебя, Шанни.

— Люблю тебя, ма. — Он чуть отодвинулся от нее и поднял ладошку к ее лицу. Его пальцы стали влажными от слез. — Грустно.

— Грустно, — повторила она срывающимся голосом и постаралась улыбнуться, но улыбка казалась совершенно неподходящей к ее лицу. — Мы снова будем счастливы. Обещаю.

Она встала и посадила его на стол. Подняв с пола Мыша, она устроила его у Шана на коленях.

— Я сейчас вызову такси, — сказала она ему, — и мы сможем уехать в порт.

Ей понадобилось несколько минут и некоторая изобретательность, чтобы освоить университетскую систему связи, но в конце концов она смогла выйти на внешний канал и сделать нужный вызов. Ей было обещано такси через пятнадцать минут, у боковой площадки, как она и попросила. Энн кивнула сама себе и отключила комм, а потом в последний раз обвела взглядом уютный кабинет доктора йо-Керы, полный всякой всячины.

В океане муки боль от незаконченной работы и вынужденного отказа от поиска утраченного подтверждения было еще одной едкой каплей. Джин Дел йо-Кера был ее другом постоянно, на протяжении дюжины лет. По-своему, она его любила. Боги свидетели, она обязана ему очень многим — и ей никогда с ним не расплатиться. Оставить его вот так — когда его исследование в беспорядке, чтобы память о его блеске померкла в умах его коллег…

Она покачала головой, запрещая себе слезы, из-за которых набитые книгами полки стали превращаться в калейдоскоп разноцветных пятен. Отвернувшись от полок, она остановилась взглядом на плоской фотографии трех аусов на овцеводческой станции: Милдред Хиггинс, Салли Браннер, Джексон Рой. Они производили впечатление людей сильных и прямых — и улыбались ей из своей потертой рамки. Люди, не видевшие ничего странного в том, чтобы учить лиадийско-го филолога стричь овец.

Плоская фотография чуть сморщилась, словно кто-то недавно вынимал ее из рамки, а потом установил недостаточно тщательно. Потом Энн пришло в голову другое объяснение: возможно, фотография настолько старая, что бумага начала распадаться. На секунду ей захотелось снять рамку со стены и аккуратно разгладить фотографию. Качая головой и удивляясь собственной импульсивности, она снова повернулась к Шану.

— Пора идти, паренек, — сказала она, ставя его на пол. — Теперь держи Мыша покрепче.

Она подняла с пола свой портфель, крепко взяла сына за руку и вышла в коридор.

Шан пронзительно взвизгнул и тут же замолк, а его пальцы у нее в руке вдруг стали ледяными.

Фил Тор Кинрэ закончил свой поклон и холодно улыбнулся, удерживая ее взгляд.

— Филолог! Как удачно, что я с вами встретился. Нам надо о многом поговорить.

Энн наклонила голову и позволила себе говорить с чуть заметным раздражением.

— Увы, сударь, сегодня я не могу с вами беседовать. Мне нужно в порт.

— Тогда мне вдвойне повезло, — произнес он странно монотонным голосом. — Я тоже направляюсь в порт. Позвольте мне вас довезти.

— Нет, спасибо. Меня ждет машина.

Она попыталась пройти мимо него, но он неожиданно загородил ей дорогу. Пистолет у него в руке совершенно не дрожал. И он направил его на Шана.

— Похоже, вы не поняли ситуацию, филолог, — сказал он, и это была модальность вышестоящего к нижестоящему. — Вы позволите мне довезти вас до порта. Вы будете полностью подчиняться моим приказам. Если вы этого не сделаете, то я обязательно нанесу повреждения… вот этому.

Пистолет чуть заметно пошевелился, указывая, что речь идет о Шане.

— Он же только ребенок! — медленно проговорила Энн. Фил Тор Кинрэ наклонил голову.

— Совершенно верно. Извольте идти в эту сторону, и прошу вас не делать никаких глупостей.

Он пришел в себя в сером предрассветном освещении. Он лежал лицом на каминном коврике, сжимая в руке потрепанный лоскут красного шелка и поблекший, растрепанный бант.

Все тело у него удивительно болело, но это не имело значения. Его ум был совершенно ясным.

Он видел сны.

Это были непонятные, полные горя видения, облекавшие самые простые вещи в хитроумные, чужие опасности, так что его тошнило от глубокой растерянности, а голова готова была расколоться.

Время от времени у него требовали плату, и он отдавал то, что просили: свое кольцо, свое состояние, свой покой. В ответ ему обещали благополучный переход через окружавшие его опасности. Ему обещали любовь, меланти — и возвращение покоя.

Сборщик пошлин потребовал у него сына.

— Это мой сын, Эр Том! — воскликнул он с таким чувством, словно у него заново разбилось сердце. — Он — гражданин Земли! Твой Клан не хочет знать, твоему Клану нет дела!