Домашние правила - Джоди Пиколт

– Это верно. Но иногда можно немного приврать, если это приведет тебя к правде впоследствии.

Джейкоб моргает:

– Сказать, что я сумасшедший, – это не немного приврать.

Я смотрю на него:

– Я знаю, что ты не убивал Джесс. Я тебе верю. Но ты должен заставить поверить в свою невиновность двенадцать незнакомых людей. Как ты это сделаешь?

– Скажу им правду.

– Хорошо. Представь, что мы в суде, и скажи ее мне.

Скользнув глазами по моему лицу, Джейкоб упирается взглядом в окно у меня за спиной.

– «Первое правило Бойцовского клуба: никому не рассказывать о Бойцовском клубе»[20].

– Именно это я и имею в виду. Нельзя использовать цитаты из фильмов в суде, чтобы рассказать о случившемся… Но ты можешь положиться на адвоката. – Я беру Джейкоба за руку. – Обещай мне, что ты дашь свободу действий Оливеру: пусть он скажет все, что нужно, лишь бы выиграть дело.

Джейкоб опускает подбородок и бормочет:

– «Один мартини, пожалуйста. Встряхнуть, но не перемешивать»[21].

– Принимаю это за согласие, – говорю я.

Если учебный день длится семь часов, шесть из них съедают временны́е отрезки, полные бессмыслицы: учителя орут на учеников, которые плохо себя ведут, сплетни по дороге к своему шкафчику, повторение на математике того, что ты понял после первого объяснения. Главное, чему научило меня обучение на дому: какая пустая трата времени – хождение в старшую школу.

Когда мы с Джейкобом сидим одни на кухне за столом, я могу сделать всю работу за час, если оставить чтение на время перед сном. Очень помогает то, что мама часто пересматривает расписание занятий. («Это мы пропустим. Если бы мнимые числа были предназначены для изучения, они стали бы реальными» или «Ради бога, сколько раз вы уже проходили пуритан начиная с первого класса? Сто? Давайте сразу перейдем к Реформации».) В любом случае мне нравится учиться дома. Ты по определению отверженный, так что тебе ни к чему переживать, глупо ты выглядишь или нет, когда ошибаешься, или беспокоиться, следит ли за тобой девчонка, приглянувшаяся тебе на английском, когда ты выходишь к доске писать уравнение из домашней работы по математике. У нас дома и доски-то нет.

Так как Джейкоб занимается не тем, чем я, он погружен в свои уроки на одном краю стола, а я на другом. Я заканчиваю раньше его, но так же было и когда мы выполняли данные в школе домашние задания. Он, может, и до жути умный, но иногда то, что варится у него в голове, не выливается на страницы тетрадей. Вероятно, это немного напоминает самый быстрый на свете поезд, у которого колеса не подходят к рельсам.

Закончив домашку по французскому («Que fait ton frère? Il va à la prison!»)[22], я закрываю учебник. Мама поднимает взгляд над чашкой кофе. Обычно она печатает за компьютером, но сегодня к нему даже не прикасалась.

– Всё, – объявляю я.

Мама растягивает губы; я понимаю, что это должна быть улыбка.

– Отлично!

– Тебе что-нибудь нужно от меня?

– Если бы ты повернул назад время, это было бы мило.

– Я больше думал о продуктовом магазине. У нас вроде есть нечего, – намекаю я.

Продуктов действительно нет, и мама об этом знает. Ей нельзя покидать дом, пока Джейкоб под арестом, а это означает, что мы медленно приближаемся к голодовке, если я не предприму что-нибудь.

– Ты не водишь машину, – говорит мама.

– У меня есть скейтборд.

Она изгибает брови:

– Тэо, ты не можешь везти продукты на скейтборде.

– Почему нет? Я возьму зеленые сумки, повешу их на руки и не буду покупать ничего тяжелого.

Долго уговаривать маму не приходится, но потом мы сталкиваемся с очередной морокой: у нее в кошельке только десять баксов, а мне не изобразить из себя Эмму Хант, когда я протяну кассиру ее кредитку.

– Эй, Джейкоб, – говорю я. – Нам нужно взять у тебя в долг немного денег.

Он не отрывается от учебника истории:

– Я что, похож на банк?

– Ты шутишь?

Мой брат, я клянусь, не потратил ни одного доллара из подаренных ему на дни рождения, Рождество – и дальше перечислите сами. Я только один раз видел, как он тратит деньги – на пачку жвачки за тридцать пять центов.

– Не надо, – тихо говорит мама. – Давай не будем его расстраивать. – И достает из кошелька другую карту. – Остановись у банка в торговом центре и сними немного наличных. Мой ПИН – четыре-пять-пять-ноль.

– Правда? – говорю я, широко улыбаясь. – Ты даешь мне свой ПИН?

– Да, и не заставляй меня жалеть об этом.

Взяв карту, я иду из кухни:

– Значит, на компьютере у тебя тот же пароль?

– Соевое молоко, – говорит мама, – безглютеновый хлеб, ветчина без соли. И все остальное, что тебе захочется.

Я принимаю оперативное решение – не брать скейтборд – и иду в банк пешком. До него всего пара миль по пути к центру города. Я пригибаю голову и говорю себе, что это из-за ветра, но на самом деле мне не хочется случайно наткнуться на кого-нибудь из знакомых. Прохожу мимо лыжников на поле для гольфа и двух бегунов трусцой. Оказавшись у банка, понимаю, что он уже не работает, а как попасть в маленький закуток с банкоматами, я не знаю. Вместо этого я обхожу здание и останавливаюсь у автомата, который выдает деньги водителям «с колес». Встаю в очередь за «хондой».

«Введите сумму» – появляется надпись на экране. Я набираю 200 долларов, а потом, помявшись, отменяю операцию и вместо снятия денег смотрю баланс карты.

Неужели у нас на сберегательном счете всего 3356 долларов? Я пытаюсь вспомнить, есть ли у мамы карты других банков или только этого? Есть ли у нас в доме сейф, где она хранит деньги?

Я знаю, что отель «Таунсенд» нанимает пятнадцатилетних помощниками официантов в ресторан. И вполне уверен, что если найду кого-нибудь, кто будет подвозить меня в Бёрлингтон, то смогу работать в «Макдоналдсе». Очевидно, если кому-то и нужна работа, так это мне, раз уж мама сейчас не может выходить из дому, а Джейкоб доказал свою патологическую неспособность удержаться на работе.

Он пытался трижды. В первый раз работал в зоомагазине, когда был одержим собаками. Его выгнали после того, как он сказал своей начальнице, что глупо держать тяжелые мешки с собачьим кормом в глубине магазина. Вторая работа заключалась в том, чтобы складывать в пакеты оплаченные покупателями продукты в кооперативном магазине: кассиры говорили ему «ставь своих уток в ряд», когда товары ехали по ленте, и злились, потому что он не слушал их, когда на самом деле Джейкоб, вероятно, просто не понимал, чего они от него хотят. Третьей его работой была продажа летом закусок у городского пруда. Полагаю, все шло хорошо первые час-полтора, но, когда настало время ланча и шестеро детей одновременно кричали ему, что хотят «снежный рожок», хот-дог и начос, он просто снял с себя передник и ушел.