Наш китайский бизнес - Дина Рубина

И Танька метнулась испуганно, как кошка, и исчезла. Хлопнула дверью, повернула ключ. С ней никогда никто так не обращался. Впервые в своей жизни она оскорбилась по-настоящему.

— Завтра извинюсь, — пробормотал Рабинович, — скажу, пьяный был… Ой, Доктор, как холодно, холодно и страшно… Это мне все в наказание… Нельзя было затевать свистопляску с партией во Дни Трепета… Потому что — сказано… — Он попытался вспомнить, что именно и где сказано, но не вспомнил и махнул рукой…

— Ты только не уходи, не бросай меня, Доктор… Четвертый час… Посидим до рассвета, а?

Он принес из прихожей два ватных узбекских халата, для себя и для Доктора.

— Вот, — сказал он, — ставил в Душанбе «Чайку»… В Душанбе — рай, старик, знаешь… все плов едят, чай пьют, водку из глиняных чайников… Вот скажи — кому и зачем в Душанбе нужна «Чайка», а?

— Чехов, — ответил Доктор вразумительно. — Антон Павлович… Львы, орлы и куропатки… тоже великая фраза… Слушай, у нас выпить ничего не осталось? Мы здесь дубаря дадим в такой холод. Верь мне, я доктор…

Рабинович поплелся шарить на кухне и принес почти целую бутылку водки «Кеглевич» и непочатую бутыль шотландского виски.

— О! Что положительного в миллионере было, так это, что выпивки много привез. Ты ж понимаешь, мой бюджет от всего этого безобразия треснул бы по швам.

— Принес, принес, наш милый Дед Мороз!

Они разлили водку и, поправляя друг друга грозящим пальцем, дружно исполнили безобидный стишок из студенческой молодости. Сначала хором, потом разделились на голоса:

— Здравствуй, дедушка Мороз — борода из ваты! Ты подарки нам принес, пидорас проклятый?

— Я подарки не принес, — пробубнил Рабинович виноватым басом, — денег не хватило.

На что Доктор резонным тенорком заметил:

— Что же ты сюда приполз, ватное мудило? Чокнулись и выпили. Потом они выпили еще и еще…

Похолодало. Едкий дым от пожара улегся, сполз в овраг. Со стороны Иерихона подул ветер, и небо минут за пятнадцать очистилось, поднялось, вздыбилось, вывернуло весь запас искристых звезд, развесило над центром мира Большую Медведицу со всеми причиндалами.

И только на окраине, ведомая ровным ветром, под пастушьим присмотром огромной тяжелой луны тянулась к Иерусалиму рваная, бледно-серая цепочка туч. На черном небе — звонких и холодных, как хрустальный архипелаг.

Этой горной высокопарной долине, этой вечной драме и вечной небесной игре внимали, словно впервые, мрачные холмы Иудейской пустыни — безрадостный приют Адама, изгнанного Всеблагим сюда из райских кущ.

— Доктор… — тихо проговорил Рабинович, — а ведь мы с тобой сидим — где?

— Где? — строго глядя на него, спросил Доктор.

— В центре Мира… Просто: в центре Мира.

— А я жил уже на проспекте Мира.

— Доктор, ты пьян. Не воспринимаешь…

— Рабинович, можно я пойду спать?

— Нет, нет, прошу тебя! Мне страшно! Я… у меня огромное количество грехов, Доктор.

— А ты иди баиньки… утром встанешь, и все пройдет…

— Нельзя, Доктор! Сегодня последняя Ночь Трепета…

— Да? А я думал, что сегодня — ночь бардака и кошмара.

— Я за все плачу… за все в жизни я плачу… Послушай: если б я был другим человеком…

— Не Рабиновичем?

— Да нет, слушай… если б я был отчаянным рисковым мужиком… Настоящим авантюрным мужиком… я знал бы, — чем заняться…

— Брось, старик, брось! Ты… поставил «Чайку» в Душанбе! Львы, орлы и куропатки… Это нужно людям…

— Есть неплохой бизнес, но он…

— Что — он?

— Он плохо пахнет…

— В каком смысле?

— Буквальном…

Доктор плотнее запахнулся в ватный узбекский халат, перекинул ногу на ногу.

— Междунар-родный ассенизационный проект? Под эгидой Ангел-Раи?..

— Да нет, нет…

— И Папа Римский… подбросит… и благословит…

— Да ты просто поехал… С тобой неинтересно уже… Ладно, забудем!

— Ну? Ну?!

— Да ну его к черту, Доктор! Завтра Иом Кипур.

— Да говори же ты, ватное мудило!

— Есть возможность… приторговывать… трупами. Доктор отшатнулся.

— Чем?!!

— Да пустяк — жмуриками… для страховых нужд… — Сашка заторопился объяснить: — Этого ж добра в России навалом… бесхозные бичи, там, бомжи…

— Да на хера они нам?! — испуганно спросил Доктор, совершенно голубой в холодном лунном свете.

— Вот и я говорю, — забормотал Рабинович. — Это — нет, это не для нас. А завтра вообще — Иом Кипур… Эх, древность, славная древность — где мой козел отпущения? Возложу грехи свои…

— Смотри, Рабинович! Как бы я тебя в психушку не упек…

И дальше их разговор стал и вовсе расплываться, таять, зависать рваными клочьями фраз и восклицаний.

Они еще выпили…

Ветер со стороны Иерихо совершенно расчистил небо, протер и отполировал звезды, начистил наждаком медные бока луны и, видать, подлил в этот небесный фонарь керосина — во всяком случае она уже светила приветливей и похожа была на тот главный генерал-фонарь, из которого четками высыпались на шоссе фонари-топазы. И только сильное опьянение спасло обоих мужчин от неминуемого безумия. Ибо человеческое сознание хрупко, а то, что произошло…

— Шшш! Идет кто-то!

— Да кто здесь ночью ходить-то будет? — буркнул Доктор.

— Тихо! — Сашка прислушался.

Тут и Доктору стало слышно, что из оврага поднимается кто-то вверх, к террасе, шумно дыша и отфыркиваясь.

— Арабы! — выдохнул Сашка. Подняться у него не получилось. Доктор взялся нетвердой рукой за горлышко пустой бутылки из-под «Кеглевича».

Нехарактерное для террориста пьяное отфыркивание все карабкалось и карабкалось вверх, и вот над бортиком террасы…

Да, только сильно прогретое алкогольными парами сознание могло вынести эту поистине жуткую картину: над низким бортиком террасы встал козел. Лунный диск, я извиняюсь, качался на его рогах. Борода его двигалась, как у лектора, подбирающего нужное выражение по сложной теме. И, как лектор, он тянул задумчиво: «Э… э-э… э-э…»

Бутылка выпала из руки Доктора и покатилась по полу.

— Это кто? — пролепетал он. — Серный… козел?

— Это — Азазеелл! — провыл Рабинович. (Уже потом, задним, что называется, умом, Сашка вычислил, что давешний пастушок-бедуин, вероятно, и искал этого паршивого козла.) Но ужас ночной так крепко обнял и сжал все его бедные члены, что минуты две Рабинович с Доктором только немо наблюдали, как козел объедает выращенные женой Роксаной цветы в псевдоамфорах.