Воспитание дикости. Как животные создают свою культуру, растят потомство, учат и учатся - Карл Сафина

даем себе покоя из-за придуманной нами же самими ненависти. Но, как я вскоре узнаю, у них есть собственные способы создавать себе проблемы. И вот еще что мне предстоит узнать: предпочтение мира при постоянной склонности к войне – еще одно свойство, которое роднит нас с ними.

Мазарики, самец-подросток с отличительной овальной формой глаз и плоским лицом, отдыхает вместе со своим обычным спутником, Джеральдом. Когда Мазарики был еще малышом, Джеральд часто помогал ему перебираться через просветы в кронах, пригибая ветки или используя собственное тело в качестве мостика. Мазарики рано осиротел. Они с Джеральдом могли бы быть братьями, но у Джеральда лицо темнокожее, а у Мазарики – самого бледного оттенка. Джеральд усыновил его.

Пятнадцатилетний Дауди появляется вместе с двадцатилетним Макалланом, у которого не хватает большого пальца на левой кисти. Кэт подводит нас на удивление близко к ним. Молодые обезьяны проявляют недюжинное проворство, и в одно мгновение мы оказываемся прямо среди них.

Я удивляюсь вслух, почему они меня не боятся.

«На самом деле, – сообщает Кэт, – они все это время не сводили с тебя глаз. Но они привыкли не опасаться людей, которые приходят вместе со мной и Киззой».

Кэт Хобайтер работает здесь, в лесу Будонго, уже полтора десятилетия. Ей сильно за тридцать, у нее темные волосы, она носит короткую стрижку, отличается спортивным сложением и неутомима в ходьбе. Еще ребенком оказавшись среди беженцев, искавших спасения от Ливанской войны, Кэт сумела в конце концов получить степень доктора в Сент-Эндрюсском университете в Шотландии и теперь сама преподает там в качестве профессора. Впервые оказавшись здесь, она нашла шимпанзе, по ее выражению, «притягательными». О своей мотивации она говорит так: «Я приехала работать в удаленный угандийский лес не потому, что меня интересовали "ключи к разгадке человеческой эволюции" или "история обретения человеком орудий труда". Я здесь потому, что меня интересуют шимпанзе». Кэт – прекрасный наблюдатель, потому что она взялась за работу без всякого предвзятого мнения. «Когда я приехала сюда, у меня не было мыслей вроде "я читала, что шимпанзе делают то-то и то-то, дай-ка я теперь взгляну на это сама"». И, поскольку Кэт приехала посмотреть на то, чего она никогда не видела, она часто замечает то, на что другие не обратили внимания.

Разумеется, большинству людей шимпанзе очень хорошо знакомы. И, как это часто бывает с «хорошо знакомыми» вещами, если остановиться и подумать, то окажется, что на самом деле мы ничего толком о них не знаем. Нам известно, что у них очаровательные малыши. Наверное, многим сразу приходит в голову Джейн Гудолл, которая с нежностью баюкает прелестного малютку-шимпанзе (правда, при этом мы не задаемся вопросом, что же сталось с его матерью). Возможно, мы знаем, что они ведут нормальную жизнь в Экваториальной Африке и совершенно ненормальную – во всех прочих местах, включая медицинские лаборатории, где, будем откровенны, не так уж много нового удалось узнать за целые десятилетия, пока тысячи шимпанзе нещадно мучили ученые, ломая их психику и здоровье. Кое-кто наверняка знает, что потом их переводят «на пенсию» в «заповедники», хотя такой «заповедник для пенсионеров» – всего лишь чуть более гуманный вариант той же тюрьмы, ведь единственное действительно подходящее место для шимпанзе – это вольное, дикое сообщество, но шимпанзе, проведший жизнь в клетке, едва ли способен к нему вернуться. Кто-то из людей еще слышал, что некоторые активисты добиваются признания шимпанзе субъектом права, но большинство из нас пребывает в замешательстве, зачем это нужно. (Ответ: затем, что только субъект права и имеет юридические права; все остальное может быть чьей-то собственностью.) Перечисленное составляет примерно 99 % того, что 99,9 % из нас известно о существе, с которым мы делим более 98 % общих генов, то есть ближайшем из ныне живущих родственников человека.

Мы видим в них что-то вроде недоделанных людей, застрявших на полпути между животными и нами, наших предшественников. Но думать так о шимпанзе означает, во-первых, искажать историю, а во-вторых – упускать из виду то, чтó они на самом деле собой представляют. Шимпанзе вовсе не являются предками людей; последний вид наших общих предков давно вымер. Шимпанзе – наши современники. И они – не ущербные полулюди, а абсолютно полноценные шимпанзе.

Примерно 6 миллионов лет назад наш общий предок оказался на развилке эволюционного древа, откуда род Pan, включающий шимпанзе и бонобо, и веточка, ведущая к роду людей, Homo, начали развиваться самостоятельно[241]. Гориллы ступили на свой, обособленный путь значительно раньше – около 10 миллионов лет назад. А орангутаны – около 15 миллионов[242]. Один за другим возникали различные виды Homo, вероятно всего около двух десятков. Некоторые из них достигали процветания и эволюционировали дальше. К их числу принадлежали и широко распространенный гейдельбергский человек (Homo heidelbergensis), и азиатские «денисовцы» (Homo denisovensis), и Homo naledi из Южной Африки, и многие другие. Человек прямоходящий (Homo erectus) первым научился добывать огонь. Кости неандертальцев со следами заживших переломов и явными повреждениями указывают, что представители этого вида заботились об инвалидах. Некоторые люди исчезли; некоторые стали нами. Именно наш вид, Homo sapiens, а отнюдь не гориллы – ближайший живой родственник шимпанзе и бонобо.

Вместе с гориллами шимпанзе, бонобо и орангутанами люди входят в семейство гоминид. Да-да, мы тоже относимся к человекообразным обезьянам. По сравнению с мозгом шимпанзе человеческий мозг не приобрел никаких структурных новшеств и управляется теми же самыми нейротрансмиттерами[243]. У них есть и сходство, и органическая непрерывность, и перекрывание признаков. ДНК-секвенирование показало, что сходство между ДНК человека и шимпанзе составляет от 98 до 99 %. Поскольку наши геномы содержат порядка 3 миллиардов нуклеотидов, такой небольшой разрыв, выраженный в долях процента, означает десятки миллионов мелких различий. У шимпанзе и бонобо сходство ДНК достигает более 99 %[244], однако их социальное поведение чрезвычайно различается. Исключительное генетическое сходство отражает очень близкую степень органического родства. И когда поведение шимпанзе находит отклик в чувствах человека, это говорит об их почти полностью общей эволюционной истории и почти полном тождестве.

«Каждый шимпанзе проживает долгую, интересную жизнь», – пишет приматолог Крэйг Стэнфорд[245]. Социальный мир шимпанзе – это сложная сеть отношений с друзьями и родственниками, а также желаний и стремлений.

«Дело не только в том, кто тебе нравится, – объясняет Кэт. – Тут есть и другое: кто твои союзники? Кто представляет наименьшую опасность для тебя и твоих детей? Кто знает деревья, на которых можно кормиться? И так далее».

Шимпанзе часто передвигаются группами. Их состав изменчив, правил совсем немного. Ты можешь быть с кем угодно – как тебе нравится. Некоторые особи проводят время вместе каждый день, другие