Дитя Дракулы - Джонатан Барнс

вы должны знать следующее: я явлюсь к нему не как отдельный человек, но как представитель всего народа. Очень скоро вы вновь меня услышите, и на сей раз я поделюсь с вами разнообразными удивительными сведениями.

Дневник Джонатана Харкера

8 февраля. Сегодня наконец-то представился случай.

Как повелось после возвращения графа, я проснулся на полу в подвале собственного дома истерзанный, искусанный, измученный. Однако вскоре с удивлением осознал, что чувствую себя не таким слабым, как все последние дни. На самом деле ощущался даже некоторый прилив былой энергии. В следующую минуту недоумение прошло. Стало ясно, почему мне полегчало.

Вампирша, бедная Сара-Энн, лежала в углу подвала. И выглядела она иначе, чем раньше.

Дом у нас старый, и боюсь, я уже довольно давно не прилагал особых усилий к тому, чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии. Сейчас я неожиданно возрадовался такой своей недобросовестности. Вследствие разрушения стенной кладки и по милости провидения в темный подвал проник солнечный луч – яркий и беспощадный.

Сара-Энн лежала прямо под ним, словно пригвожденная к полу. Не стану утверждать, что свет причинял ей боль, но она определенно испытывала весьма неприятные ощущения. Живые мертвецы любят сумрак и темноту. Вот граф всегда мог разгуливать среди бела дня, оставаясь невредимым, но более молодые вампиры, по моим наблюдениям, чрезвычайно чувствительны к свету. Сара-Энн тихо застонала и пробормотала несколько слов, мне незнакомых.

Я вскочил с пола, чувствуя прилив сил, и поспешил к ней. При моем приближении она не пошелохнулась, только прошептала что-то.

Я наклонился и протянул к ней руки.

– Свет… сразил меня, – пролепетала она. – Он меня сразил… И я не смогла напитаться.

Во мне шевельнулась жалость, но одновременно я исполнился холодной решимости сделать то, что необходимо. Схватил Сару-Энн за плечи и рывком поднял на ноги. Она порывалась наброситься на меня, но я с легкостью отразил все выпады, поскольку без пищи она ослабла в той же мере, в какой я окреп за неделю без спиртного. Возможно, я действовал грубо и жестоко. Пока тащил Сару-Энн к подвальной лестнице и вверх по ступенькам, она стонала и пыталась отбиваться, но безуспешно.

Дневной свет потоком хлынул на нас, когда я распахнул дверь в холл. Вампирша пронзительно закричала – не только от ожогов, причиненных солнечными лучами, но и от ужаса при осознании своей неизбежной участи.

Я швырнул ее на пол. Лихорадочно огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы прикончить существо, и наконец увидел около двери какую-то палку. Тем временем Сара-Энн умудрилась подняться на ноги и накинулась на меня. Мы оба повалились наземь, сцепившись в отчаянной схватке. Вампирша шипела, скалила клыки, но укусить так и не сумела. Предчувствуя победу, я сражался с небывалым остервенением и не давал пощады противнице.

А в ней явно происходила какая-то внутренняя борьба: после нескольких минут нашей безрезультатной схватки она вдруг захихикала как сумасшедшая.

Изловчившись, я схватил палку и попытался вонзить ей в грудь.

За дни, проведенные в подвале, я все-таки изрядно ослабел, и мой первый удар оказался неудачным. Острие палки оставило царапину, но кожу не проткнуло.

Вампирша завизжала от злобы и досады.

– Подожди! – выкрикнула она. – Постой!

– Сара-Энн, – хрипло сказал я. – Я должен это сделать. Должен освободить тебя.

– Джонатан… – проговорила она, и я увидел, что между зубами у нее сочится кровь. – Он сейчас придет…

Она снова издала дикий вопль, потом опять обмякла, а в следующую минуту ее лицо изменилось прямо на моих глазах. То есть сами черты остались прежними, но приобрели совсем другое выражение, словно в нее вселился некий посторонний разум.

– Мистер Харкер.

Голос, исходивший из рубиновых губ милой Сары-Энн, был хорошо мне знаком, хотя я уже много лет его не слышал. Возможно ли забыть это европейское пришепетывание, эти резкие гласные и жесткие согласные?

Я хоть и с трудом, но сохранил самообладание. Одной рукой придавил мисс Доуэль к полу, в другой покрепче сжал кол. Старый дьявол, эта квинтэссенция зла, кощунственно говорил со мной через уста женщины.

– Мистер Харкер, давненько мы с вами не виделись.

– Граф, – ответил я со всем посильным спокойствием. – Не могу сказать, что я рад встрече.

– Знаете, мистер Харкер, мне совершенно не понравилось, как мы с вами расстались много лет назад.

– А я всегда считал, что вы получили по заслугам.

Лицо девушки мгновенно исказилось гримасой ярости.

– Глупец! Да как вы посмели пойти против меня? Но разве я не сказал, разве не пообещал всем вам, что отомщу?

Я не мог заставить себя отвести взгляд.

– Вы много чего говорили, граф. Едва ли можно ожидать, что я помню каждое ваше слово.

Древнее существо рассмеялось через гортань Сары-Энн, что производило совершенно омерзительное впечатление.

– Теперь ваш профессор мертв. Ваш психиатр сошел с ума. Твоя любимая женщина на моей стороне. Твоя страна добровольно отдалась под мою власть. А мальчик – мой сын! – скоро встанет по правую руку от меня.

Больше я не мог выносить этого.

– Я приду за тобой, – сказал я. – И убью тебя снова, граф. Убью столько раз, сколько потребуется.

С этими словами я вонзил кол в грудь Сары-Энн. Она вскрикнула, коротко содрогнулась, вздохнула и покинула земной мир. Когда она умерла настоящей смертью, ее черты преобразились и я вновь увидел перед собой милую невинную девушку, которую столь высоко ценил.

Я поцеловал ее. Всего один раз, клянусь. В прелестные пунцовые губы.

А затем без всякого сожаления отрубил ей голову. Для чего мне потребовались значительные усилия и пять ударов тесаком. Однако это мера необходимая. Более чем необходимая. Священная.

Теперь Сара-Энн свободна. Она на небесах с ангелами.

Мне многое предстоит сделать. Я должен найти своего сына. Должен спасти свою жену. И должен сделать все возможное, чтобы стереть с лица земли это исчадие ада.

Из личного дневника Мориса Халлама

9 февраля. Поймал себя на том, что часто размышляю об искусстве обольщения. Не то чтобы я предавался каким-либо плотским утехам в последнее время – такой возможности я был лишен задолго до того, как знакомый облик Габриеля Шона сменился обликом Трансильванца. Скорее на подобные размышления меня наводят многочисленные победы графа.

Как хорошо знает любой успешный соблазнитель (а на заре девяностых я по праву мог считаться выдающимся представителем такой породы), всегда следует исходить из предположения, что вероятная добыча на самом деле хочет покориться твоей власти, даже если вслух решительно утверждает обратное. В глубине души она жаждет потерпеть поражение, отказаться от всякой самостоятельности, полностью отдаться чужой воле. В действительности такое тайное желание,