Мадонна Семи Холмов - Виктория Холт

Неужели ты не видишь, какая это нелепая шутка? Я уже на шестом месяце беременности и должна объявить себя перед ассамблеей девственницей! Это было бы смешно, если бы не было так грустно… И все может кончиться настоящей трагедией.

– Дорогая мадонна, мы не допустим такого конца. Вы сделаете то, что требует от вас отец, и, освободившись, выйдете замуж за Педро, уедете с ним туда, где вас будут ждать мир и покой.

– Ах, если бы это было так!

– Помните об этом, когда будете стоять перед кардиналами, и это придаст вам смелости. Если вы солжете, вы обретете свободу. К тому же вы ведь носите под сердцем ребенка не от Джованни Сфорца… Ваше счастье и счастье Педро зависят от того, как вы поведете себя перед ассамблеей. Помните об этом, мадонна.

– Да, я буду помнить, – твердо пообещала Лукреция.

Пантизилия одевала ее на этот раз с особой тщательностью. Расправив пышные бархатные сборки, она еще раз оглядела дело своих рук и осталась довольна.

– Никто не догадается… Клянусь! Ох, мадонна, какая вы бледненькая!

– Я чувствую, как бьется мое дитя – оно наверняка упрекает меня за то, что я вознамерилась отрицать его существование.

– Нет, вы ничего не отрицаете! Наоборот, вы стараетесь устроить ему счастливую жизнь. Не думайте о прошлом, мадонна. Смотрите в будущее. Думайте о счастье, которое вас с Педро ждет.

– Ах, моя малышка Пантизилия, что бы я без тебя делала!

– Мадонна, у меня никогда не было хозяйки лучше. Без вас жизнь моя была бы ужасна. И все, что я для вас делаю, вознаграждается в тысячекратном размере.

Они обнялись, прижались друг к другу, словно две испуганные птахи.

И вот она отправилась в Ватикан, и здесь, в присутствии отца и членов ассамблеи слушала, как один из кардиналов зачитывает подписанный ею когда-то документ – о том, что ее брак с Джованни Сфорца не был осуществлен, что она по-прежнему virgo intacta. Это не было настоящим супружеством, и они, кардиналы, собрались здесь, чтобы объявить брак недействительным.

Она стояла перед ними. Никогда еще ее от природы невинное выражение лица не служило ей так хорошо.

Кардиналы и послы были поражены ее красотой и юностью – им и не требовалось иных доказательств.

Ей объявили, что отныне она – не жена Джованни Сфорца, и она ответила благодарственной речью. Она так горячо их благодарила, что они были просто очарованы.

В какой-то момент дитя резко дернулось, и она побледнела и пошатнулась.

– Бедная девочка! – прошептал один из кардиналов. – Какое испытание для такой юной и невинной натуры!

Папа ждал ее в своих личных апартаментах. Чезаре был с ним.

– Дорогая моя! – Папа тепло ее обнял. – Наконец я снова держу тебя в своих объятиях. Это было тяжелое время для всех нас.

– Да, отец.

А Чезаре добавил:

– А то, что ты спряталась от нас… Это было самым тяжким.

– Мне необходимо было подумать, – ответила она, избегая смотреть им в глаза.

– Надеюсь, – осведомился Папа, – Пантизилия оказалась хорошей служанкой?

Лукреция с горячностью ответила:

– Мне очень нравится эта девушка. Не знаю, что бы я без нее делала. Тысячу раз спасибо вам, отец, что вы ее ко мне прислали.

– Я знал, что она будет служить тебе верой и правдой.

– Вот и настало время начать новую жизнь, дорогая сестра, – заявил Чезаре. – Теперь, когда ты избавилась от Сфорца, ты снова начнешь радоваться.

Она молчала и пыталась набраться смелости рассказать им о своем положении, объяснить, почему им надо оставить все планы найти для нее нового знатного супруга, сказать, как любит она Педро, что он – отец ребенка, которого она носит под сердцем.

Там, в монастырской келье, она снова и снова представляла себе, как скажет им все это, и предприятие, несмотря на всю сложность, не казалось ей безнадежным. Но когда она на самом деле предстала перед ними, она поняла, что недооценивала своего страха, всей степени почтительности, которую к ним испытывала, власти, которую они над ней имели.

Улыбка Александра стала почти бесстыдной:

– На твою руку много претендентов, доченька.

– Отец, я не хочу о них думать. Чезаре метнулся к ней и обнял.

– Что с тобой, Лукреция? Не заболела ли ты? Боюсь, что в уединении монастыря ты слишком настрадалась.

– Нет… Нет. Мне там было удобно и спокойно.

– Но ты не создана для таких мест!

– К тому же ты побледнела и выглядишь такой измученной, – добавил Папа.

– Позвольте мне присесть, – взмолилась Лукреция. Оба внимательно на нее поглядели. Александр понял, что его дочь чем-то ужасно испугана, и подвел ее к стулу.

А Чезаре продолжал перечислять тех, кто жаждал на ней жениться:

– Франческо Орсини… Оттавиано Риарио… Брат Санчи, маленький герцог Бишельи.

Александр вдруг вмешался:

– Наша детка пережила серьезное испытание. Ей надо отдохнуть. Твои апартаменты уже приготовлены для тебя, доченька. Иди, иди.

Чезаре попробовал было возразить, но Папа был тверд, как раньше. Он хлопнул в ладоши, подзывая рабов:

– Пусть женщины мадонны Лукреции проводят ее в свои апартаменты!

Оставшись один, Александр подошел к раке со святыми мощами. Он не молился, он просто глядел на них налившимися кровью глазами. Вены на висках его вздулись, брови были насуплены.

Невозможно! Невозможно? Что происходило в монастыре все эти месяцы? Он слыхал о том, что случается порою в монастырях. Но только не в Сан-Систо.

Он не посмел высказать свои подозрения Чезаре. Да, он боялся своего сына. Если Чезаре догадается, о чем он сейчас думает, он натворит Бог весть что… Чезаре пока не обязательно знать… Если это, конечно, правда. Однако наверняка его подозрения небеспочвенны…

Он поблагодарил святых за то, что Чезаре постоянно думал только о себе и своих делах, что он не так наблюдателен, как отец. Чезаре сейчас размышлял лишь об одном – как он освободится от церкви и женится на Карлотте Неаполитанской, даже когда Лукреция стояла перед ним, он не заметил в ней никаких перемен. Неужто причина их – только тишина и покой Сан-Систо? Нет, не только это.

Ему следует соблюдать осторожность. Разве у него не было уже припадков слабости, обмороков? Сейчас ему болеть нельзя, потому что, если его подозрения справедливы, от него потребуются все силы.

Надо выждать. Надо восстановить свое превосходство, надо вспомнить, что он – Александр, всегда умевший обращать поражение в победу.

Наконец он направился в апартаменты дочери.