Лазерный гусь - Дэн Пласкин

пошел на снижение. Все гусята приводнились благополучно, не считая двоих, которые всё же кувыркнулись в воде, но это мелочи. Наконец, у нас появилось время привести себя в порядок и снова почувствовать свободу. Первым делом я осмотрел всю территорию на предмет возможных нападений и решил во что бы то ни стало в темное время суток, а оно уже начало наступать, не смыкать глаз. Далее, можно будет и вздремнуть часок-другой, Афродита присмотрит. Похоже, я начинаю себя вести как Граф в своем недоверии ко всему.

У меня и Афродиты еще не все перья выросли до их полной величины. Полностью достигли своей длины только перья первого порядка, маховые, те, что самые крайние на крыле. Уже скоро должны достигнуть своего окончательного размера и все остальные.

А вот у птенцов, напротив, все перья уже выросли. И я в очередной раз восхитился тому великолепному четкому рисунку, изображенному на их крыльях, да и вообще по всему телу. Такой рисунок бывает только в первый год жизни гусей. Они уже готовы летать по-взрослому. С каждым днем будут чувствовать прилив сил и потребность тратить эту растущую энергию. А значит, и будут стремиться летать. Вот тут потребуется глаз да глаз за ними, как бы не угодили в беду. Поэтому на следующий день, как только я увидел, что им уже невмоготу, тут же взлетел. Но меня всё же они опередили и рванули ввысь. Впрочем, я без труда их нагнал и увлек на этот раз более ровным строем за собой.

Я решил забраться повыше. Мало ли: найдется какой-нибудь дурак и шарахнет по нам из дробовика. Здесь ведь пошли уже более забытые места, а закон, соответственно, менее доступен. Ох, как долго я добирался сюда! Кажется, прошла целая жизнь! Меня охватило волнение. Но, что, собственно, я собираюсь увидеть? Борька остался где-то в деревне, лагеря всё равно же никакого быть там не может. Несмотря на это, я летел. Сердце забилось чаще. Я узнал дорогу, поле, даже, вроде бы, заметил свой скрадок. Или это нарисовало мое воспаленное сознание, поскольку травяной покров после весны полностью обновился. Не важно, я точно понимал, где нахожусь. Раньше за собой такой отличной памяти не замечал. Вероятно, способности запоминания ориентиров мне передались от гуменника, в чьём теле я сейчас обитаю.

Я взял курс ровно на место нашего лагеря. Птенцы уже стали уставать, а для меня мир перестал существовать, что-то необычное я должен сейчас увидеть. И увидел. Сначала не понял, что это может означать. Может, просто так рельеф здесь расположился. Хоть скорость и была бешеная, но всё же я отчетливо рассмотрел огромный треугольник, выложенный из повсюду валяющихся булыжников. Треугольник был с равными сторонами, и нельзя уже было сомневаться, что это именно знак. Знак, оставленный человеком. Кое-где прорыты небольшие траншеи. Эти траншеи лучше видны именно с высоты. Я торопливо соображал, мог ли этот знак оставить Борька? И вспомнил! Довольно-таки часто я с ним беседовал на тему скаутов и вообще выживания в лесу и в другой сложной местности. И для тренировки, сидя у костра, иногда чертил прутиком на земле международные сигналы бедствия, которые специально разработаны для поисковых вертолетов или самолетов. Борька всегда меня слушал в пол-уха и при этом с нескрываемой иронией, говоря, что это вряд ли в жизни когда-нибудь пригодится, на что я ему делал такие же замечания по поводу его чемоданчика. Но теперь вижу, что он всё помнит. По крайней мере, знак равнобедренный треугольник означает место посадки. Так что же? Он мне предлагает здесь сесть и ждать? Конечно, весьма остроумно с его стороны, но в моем нынешнем положении это невозможно. Оставить другой знак я был не в состоянии. Камни двигать мне не под силу. И сегодня я решительно не был настроен сажать своих ребят на опасный участок на земле, пусть для начала на воду научатся. Поэтому я сделал то, на что способна любая птица в полете. Снизив высоту, поднатужился, крякнул и вновь стал подниматься ввысь, уводя семью подальше в болота, оставив возвращение до лучших времен.

***

Подъезжая к Москве, Боря с теплотой перебирал в памяти месяц, проведенный на базе Кольского полуострова. Теперь ему предстояло многое успеть сделать, чтобы скорее вернуться назад. Борька спешил. Он даже не заехал на место лагеря, чтобы проверить, не оставил ли Васька какую-либо пометку, что он там был. Это уже не столь важно, как казалось раньше. Нужно успеть вернуться со всем необходимым оборудованием до начала массового отлета гусей. А лучше даже до открытия охоты. Борька от себя не скрывал, что действует на авось, но старался об этом не думать. Не может ему не повезти! Глубокая вера в успех не давали ни капли уныния.

Он был полон решимости и рвался взяться за подготовку. Поэтому, входя в лабораторию, немного нервничал. Он не знал, как на самом деле обстоят дела с лазером, с кристаллами, с решеткой. Всё ли готово? А вдруг потребуется еще несколько месяцев, например, на рост кристаллов? Что в таком случае он будет делать? Он мог бы приехать месяц назад, если бы не эта, теперь уже забавная, история с колесами. Перед самым отъездом он позвонил Люде, и они поговорили, как давние приятели. Борька безуспешно пытался вернуть её хоть на минуту к отцу. И, в конце концов, он выставил главный козырь: вскользь упомянул про встречу с Шуркой и про то, что тот опять с травмой, но, к счастью, не сложной. И не забыл добавить, что Шурка интересовался ей. Лишь после этого Люда переменилась и поспешила закончить разговор. Но Борька успел для себя выяснить, что Шурка для Люды далеко не безразличная личность. Да бог с ними! Может быть, всё само выяснится со временем.

Впрочем, Борьку в данный момент это интересовало меньше всего. Его тяготила неопределенность в отношениях с Яной. Как она его воспримет спустя месяц расставания? В письмах и коротких сообщения она отвечала, что сильно занята, что хотела бы многое рассказать, но спешит. И непременно исчезала, иногда по целому дню не отвечая ни на один его запрос. В итоге Борька решил её не беспокоить, поняв, что он на нее обиделся. Но не признавался себе в этом, поскольку она вообще и без того многое для него уже сделала, а он тут бездельничает. В одном Борька был твердо уверен: Яна для него стала спасательным кругом. Он бы желал с ней поделиться многим, но не знал, как