От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945 - Альберт Праун

Венгрия, 1942 г.

Путешествие было подобно приключению. Я передвигался на командирском автомобиле «Хорьх-901». Часами можно было ехать среди сугробов по пустынным дорогам, на которых часто совершали свои нападения партизаны. Мой путь лежал через Рославль и Брянск в Смоленск. Затем был перелет в Лётцен[115]. В Ставке фюрера со мной говорили о моем задании полковник Тиле и майор фон Белов, уточнили темы занятий. Потом я направился по железной дороге из Кёнигсберга через Позен (Познань) и Бреслау[116] в Вену. Дома я готовился к чтению лекций.

4 марта 1942 г. я отправился из Вены в Будапешт. На следующий день я докладывал о своем прибытии немецкому военному атташе полковнику фон Паппенгейму, начальнику венгерского Генштаба генералу Сомбатхею и в министерстве обороны начальнику венгерской школы связистов генералу Вашади. Особенно радостен был для меня тот факт, что после многих месяцев моего одиночества в России моя жена собиралась приехать в Будапешт.

Я читал свои лекции в венгерской школе связистов в присутствии генерала Вашади, преподавателей и младших офицеров Генерального штаба. Как-то я задал вопрос, кто из присутствующих хотел бы присоединиться к нам на русском фронте. Среди них не оказалось ни одного. Своего возможного противника они видели не в русских, но румынах, наших союзниках. Я рассказал Паппенгейму о данной ситуации и выразил сомнение в необходимости моих лекций. В ответ на это меня пригласили посетить три корпуса, которые были предназначены для отправки на фронт в Россию: в Сомбатхее, Пече и Мишкольце. Я увидел плодородные земли, ухоженные имения и замки, частично венгерскую степь – пушту.

Командующие со своими штабами и начальники связи, которые все знали немецкий язык со времен Австро-Венгерской монархии, слушали меня внимательно. Их отношение было искренним. Снова и снова я слышал возражение: «Этим боевым средством мы не владеем». Или высказывали опасение, что у них нет противотанковых орудий, чтобы противостоять русским танкам. Все венгерские офицеры, с которыми мне довелось познакомиться, относились ко мне по-дружески. В офицерских корпусах поддерживалась дисциплина; особенно мне запомнился командир корпуса в Пече, его превосходительство генерал Чатаи. Моему сопровождающему венгерскому майору было явно неприятно, когда в немецких деревнях под Будапештом крестьяне приветствовали меня, видя мой мундир. Потом он признался мне, что во время Первой мировой войны он был императорским егерем из Тироля, женился на венгерке и поменял свою фамилию на венгерскую из-за проводимой правительством политики «мадьяризации».

Мне довелось увидеть многое в Будапеште, памятники культуры и военные сооружения. Мы беседовали об истории этого гордого народа. После посещения города Эстергома, где находилась резиденция епископа, я побывал в танковом полку, который Гитлер подарил Хорти, и не мог не думать о том, что на фронте под Курском в отважной 9-й танковой дивизии осталось всего лишь два танка. Здесь же стояли сотни новых танков Pz III и Pz IV, и рядом с ними – немецкие инструкторы и молодые венгры из крестьян, которых обучали разбираться в моторах, орудиях и аппаратах радиосвязи. Много времени в Будапеште я проводил с офицером связи вермахта майором Нубером и нашими друзьями из Клостер-нойбурга и Вены; я видел зажиточные крестьянские дворы и пасущийся тучный скот, знакомился с людьми этой прекрасной страны. Патриархальные отношения брали начало еще в ранние века феодализма.

После трех недель, проведенных в Венгрии, я на краткое время вернулся в Вену и побывал у родителей в Регенсбурге, где я присутствовал на праздновании 79-летия моего отца.

Я вернулся в Ставку фюрера. Затем был мой доклад Фелльгибелю, Хану и фон Белову. Фелльгибель обещал мне дивизию. После этого был ужин с большим количеством алкоголя и предупреждения Фелльгибеля о «закате Запада». Меня глубоко потряс его пессимизм. Тогда и вновь, спустя какое-то время, я предлагал ему вернуться на фронт и взять под командование корпус, чтобы в здоровой боевой обстановке забыть о негативных впечатлениях, полученных в Ставке. К сожалению, он не решился на это. Полет из Лёт-цена в Смоленск сквозь снежно-дождевые облака и дальнейший перелет над самыми верхушками деревьев бесконечных лесов с риском попасть под огонь партизан из Брянска в Орел был малоприятным событием. Здесь 12 апреля еще была в разгаре зима. Командующий при встрече задал мне вопрос, не хотел бы я принять командование над пехотным полком, чтобы позднее мог командовать и дивизией. Я сразу же согласился. Он надеялся, что меня не должна постигнуть неудача, как моего товарища на реке Эне во Франции; следуя манере поведения высшего руководства, я, войсковой командир, должен был, разумеется, высказывать свое мнение не чаще, чем простой фельдфебель. Впоследствии все сложилось иначе, потому что все начальники были почти недоступны.

Я не собирался изменять своему роду войск, но мои обязанности вполне мог выполнять кто-нибудь другой. На смешную отговорку, что невозможно командовать просто полком после того, как был бригадным генералом, я не обращал внимания.

Штаб 2-й танковой армии, имевший некогда небольшой штат, действовавший быстро и эффективно, вырос в большую организацию, подобную другим армейским структурам. Во главе его был поставлен комендант прифронтового района. Это был храбрый генерал-майор Бернгард, в прошлом командир 2-го батальона связи в Штеттине, в последнее время – начальник связи группы армий «Юг».

Был учрежден Верховный военный трибунал. Квартирмейстера полковника Фигера, который отвечал за снабжение аппаратами связи, сменил на его посту откровенный бюрократ. Он плохо относился к моему прекрасно показавшему себя амтману Кнауфу и заявил, что он смог бы поддержать его, если бы тот, в свою очередь, оказал ему поддержку. Я не хотел брать все это на свою ответственность, потому что снабжение аппаратами связи было в компетенции начальников связи, а не квартирмейстеров. У нас никогда не было подобных споров о полномочиях. Это был повод покончить с бюрократизмом.

Вскоре меня постигло разочарование. Во время совещания командующих корпусами и командиров дивизий генерал-полковник Шмидт выдвинул меня в командиры полка. Только один из присутствующих, генерал-лейтенант Тейзен, командир 262-й пехотной дивизии, поднял руку: «Наконец я смогу отправить в отпуск моего командира полка».

19 апреля я получил патент полковника за шесть месяцев до моего производства. На вокзале в Орле я приветствовал венгерский штаб корпуса из Сомбатхея и затем отбыл к своему командиру.

Пехотинец, 1942-1944 гг

В 262-й пехотной дивизии, 1942 г.

23 апреля 482-й пехотный полк, которым мне в скором времени предстояло командовать, отбил атаку семисот русских солдат на переднем крае обороны. Чтобы попасть в расположение полка, надо было преодолеть 60 км в условиях