Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

– Однако, Гендос, – сказал я ему. – Есть один нюанс.

– Какой нюанс? – насторожился Геннадий.

– Недавно в «Курант» вербанули трех новых сотрудников. Так?

– Так.

– Ну и что из этого следует, по-твоему?

– Что?

И я раскрыл Геннадию всю неоднозначность ситуации.

Бухгалтерия, говорю, как институт косный и малоподвижный, не успела среагировать, и денег выписала по старой ведомости. То есть троим, как не крути, а не хватит. И, мол, я догадываюсь уже, кто именно останется тридцать третьим лишним на нашем премиальном пикнике. А когда в следующий раз нам Третьяковка бабла переведет – этого, пожалуй, и сам Святой Пафнутий не знает.

Это все я выдумал для вящего драматизма, чтобы Гена острее прочувствовал момент.

– Ну мне-то хватит, – робко понадеялся Гена. – Я же тут раньше них был…

– Как же, хватит! Хватило одному такому! – ответил я с нескрываемым сарказмом, и удалился, помахивая деньгами.

Растревоженный и возбужденный, Гендос решил не ждать милостей от природы, а в кои-то веки проявить ловкость и оборотистость. Он прямо с поста побежал в дежурку, имея твердое намерение оставить за бортом неудачников, урвать у них буквально из-под носа свои кровные. Ха! То-то все удивятся! И на этот раз клювом пощелкает кто-то другой!

Н-да… Нетрудно догадаться, что вместо жирного куска праздничного торта Гену ждал неприятный сюрприз.

Давайте, я раскрою уже карты, а? Для тех, кто еще не понял. Вся эта писанина и затеяна ради того, чтобы рассказывать о таких вот неприятных сюрпризах. Ну и еще обо мне, конечно. Какой я замечательный придумщик и остроумец.

В дежурке сидел красный и злой Иван Иванович Чернов, старший сотрудник первого этажа. Ваня был абсолютно не в духе оттого, что получил нагоняй по служебной части. Евгений Евгеньевич отчитал Ваню во все отверстия за крайне приблизительное представление о служебных обязанностях, которое имелось у некоторых сотрудников.

Ванина версия случившегося была такова.

Михаил Борисович Лазаревский, понимаете ли, ушел с поста в туалет по большому делу и отсутствовал целых двадцать минут. Ничего в этом дурного не было бы, да Михаил Борисович не придумал ничего лучшего, как закрыть Галерею на время своего отсутствия. Факт того, что нынче воскресенье, четыре часа пополудни, пик посещаемости Михаила Борисовича не смутил ни капельки.

Тут Ваня, конечно, мало-мало слукавил.

Какой бы ни был Михаил Борисович прохиндей, но Устав он предпочитал по возможности чтить. И если он свалил с Главного, значит, не дождался подмены. А подмена-то – святая обязанность Ивана Ивановича, как старшего сотрудника первого этажа. И где он, спрашивается, был, наш доблестный Роланд, а? В каких лугах ромашки рвал?

Вот Михаил Борисович и ушел, закрыв двери. А что ему оставалось делать? Оставлять Галерею нараспашку? Имея перед собой непростой выбор – обосраться на металлоискателе или временно прекратить доступ посетителей, он выбрал второе.

Снаружи собралась порядочная толпа, туда-сюда сновали озабоченные, ничего не понимающие милиционеры (которые сами неизвестно где болтались все это время), уже пронесся слух о заложенной бомбе. До беспорядков и всеобщей паники оставалось полшага, когда разрумянившийся и похорошевший Михаил Борисович открыл, наконец, тяжелые двери Главного входа. В образовавшейся давке слегка пострадало несколько человек.

Но самое ужасное было то, что Евгению Евгеньевичу, который возвращался в Третьяковку из «офиса» пришлось в общей очереди, вместе с простолюдинами терпеливо ожидать пока «академик просрется.». Какого хрена Е.Е. не прошел через Служебный вход – это тоже было покрыто тайной. Наверное, ему было любопытно посмотреть, чем дело кончится. Вообще в этой истории многое оставалось загадочным и непонятным.

Ваня тоже удивился: отчего Е.Е. не изволил проследовать через Служебный вход? Оттуда Зандер никуда не отлучался. Зандер вообще надежный, немногословный молодчага, не подкачает в случае, не приведи господи, атомной войны.

Е.Е. ответил в довольно резкой форме, заявив, что до тех пор пока он является начальником объекта «ГТГ», он и только он будет решать через какой вход ему заходить на объект, когда чай пить, и как наказывать нерадивых подчиненных. Мол, он специально не вмешивался. Причем, сказал Е.Е. с тяжелой интонацией в голосе, «ни одна блядь жопу из дежурки так и не показала».

Ивану Ивановичу крыть было нечем, потому что это был уже довольно увесистый камушек в его огород. Наорав в качестве моральной компенсации на Михаила Борисовича, Ваня пришел в дежурку. Он уселся за столом, набузовал себе кофе в поллитровую артельную кружку, и насупился как половозрелый бобер на ондатровую шапку. Его никак не покидало ощущение несправедливости и тенденциозности предъявленных ему обвинений.

– Ты понимаешь, Фил, – жаловался он мне в сердцах, шумно хлебая кофе, – меня же вообще в Третьковке не было!

– А где ты был, Ваня? – спросил я сочувственно.

– Так это… В магазине я был. За сардэлками икекчупом ходил. Вечером на «восьмерке» надо же что-то покушать! – простодушно сознался Иван Иванович.

Ну конечно. Чист, как стеклышко. Сардэлки и кекчуп он прикупал. А Третьяковка, посты, безопасность – это все пустое. Это так, херня…

– Ты уж Евгению-то не рассказывай. Он не поймет, – посоветовал я.

Ваня протяжно вздохнул. Смутно и тягостно было у Вани на душе. А в это самое время к нему поспешал Гена Горбунов, воображая уже, чего бы такого асоциального учинить на нежданно свалившиеся полтыщи.

Когда, сияя от восторга, он предстал перед ничего не подозревающим Иваном Ивановичем, тот озадачился этим фактом – ведь в соответствии с «графиком постов» Гена должен был появиться в дежурке не ранее чем часа через два с половиной.

– Тебе чего? – довольно грубо спросил Ваня, нахмурив брови.

– Ну как…Это… – начал Гена. – Я пришел.

– Я вижу! – саркастически фыркнул Ваня в ответ. – Я вижу, что ты пришел. Мне тебя за это в луковку поцеловать, что ли?

На черноголовском сленге луковкой, считаю уместным сообщить, обозначался пенис взрослого мужчины. Или пенис вообще – признаться, позабыл…

Стеснительный Гена смутился было холодному приему. Но потом он, должно быть, решил, что это Ваня так шутит, изображая недоумение и раздражение одновременно. В «Куранте» действительно любили пошутить над Геной. Это вернуло ему отчасти присутствие духа, и он с идиотскими ужимками, улыбочками и подмигиваниями продолжил испрашивание несуществующей именинной премии.

– Ну ладно тебе, Ваня… Ну, давай… Мне на пост пора… – замямлил Гена, все еще пребывающий в заблуждении, что Иван Иванович его разыгрывает.

– Чего тебе давать, Гена? – начал уже не на шутку раздражаться старший сотрудник. – Ты почему не на посту, а?